Алки Зеи - Петрос идет по городу

Сняв свое светло-голубое пальто, Антигона прикрыла им Дросулу.

— Нет! Нет! — вырвалось у Петроса, и он сам испугался своего крика.

«…Мне, Одуванчик, надоел светло-голубой цвет».

Ахиллес и Яннис бережно, осторожно подняли Дросулу с земли. Схватив Петроса за руки, Антигона и Рита потащили его за собой…

У какой-то лавки поднялась решетка на двери, их пустили внутрь.

Народ на улице пел любимую песню Дросулы. Громко, бодро, без всякого страха…

Лавка оказалась книжной. Посередине высился большой прилавок, заваленный книгами. Дросулу положили прямо на книги. Антигона и Рита, обнявшись, рыдали в голос.

«…Тогда почему Антигона не влюбится в Янниса, который не пропускает ни одной демонстрации?» — «Ты чудак, Одуванчик…» У Дросулы была особая манера смеяться: она склоняла голову набок, и волосы ее рассыпались по правому плечу. И теперь голова ее склонилась набок, но она не смеялась. Глаза оставались закрытыми, лицо было бледным, слегка желтоватым. Раздался какой-то шум, все вздрогнули. Это последний померанец выкатился из-под свитера, из-под оранжевого свитера Дросулы.

«…Неужели вы не видите, он же совсем окоченел… Весь синий!..»

— Разве вы не видите, как напуган мальчик? Дайте ему немного воды.

Это сказал хозяин лавки. А мальчик — это, должно быть, Петрос. Но он не был напуган.

— Тебе плохо? — подойдя к нему, глухо прошептал Яннис.

Петрос отрицательно покачал головой. Он хотел спросить что-то, но не мог разомкнуть губ. Хотел подойти к Ахиллесу, но его не слушались ноги.

— Что ты сказал? — пробормотал Яннис.

Петрос не знал, произнес ли он что-нибудь. Ему не терпелось узнать кое-что… Дросула не писала на плакатах те слова, которые не любила. Смерть… Смерть… Это слово никогда она не писала. «Свобода или смерть!» Сколько раз получал Петрос нахлобучку в школе из-за этого «или». Разделительный союз, наконец он усвоил это. Добро или зло. Одно исключает другое. А если смерть, то нет свободы…

— Выпей. — Яннис протянул ему стакан воды с чем-то сладким, похожим на сахар.

Это смерть! Поэтому не зовут врача, поэтому сидят молча, поэтому девочки продолжают рыдать. Но Петрос не плакал. Он поступал, как Дросула: слово ему не нравилось, и он не повторял его даже мысленно. Смерть. Дросула умерла. Никогда не произнесет он то, что ей не нравилось. В крайнем случае, скажет: «Уехала туда».

На улице неистовствовал народ. Автоматный огонь, пальба камнями, песни. Подняв с полу твердый померанец, Петрос крепко, до боли, сжал его в руке.

Ахиллес уехал в горы. Он взял с собой Шторма. Счастливый Ахиллес, он мог убивать немцев, итальянцев и прикреплять к их груди листок; «За Дросулу». Петрос мог только писать лозунги на оградах и стенах домов.

— Знай, Одуванчик, кисть — это тоже оружие, — сказал Ахиллес, когда они всюду писали «Сталинград».

Петрос задавал себе вопрос: поможет ли удержаться Сталинграду, который немцы осаждали уже три месяца, то, что какие-то ребята здесь, в Афинах, пишут его название на домах краской, которую не вытравила даже известка госпожи Левенди? Но вот же выстоял Сталинград!

Папа мог теперь слушать радио и не нервничать. Они с дедушкой прикрепили карту Советского Союза к выдвижной доске обеденного стола.

— Русские вступили в Ростов!.. Взяли Харьков! — Физиономия дедушки расплывалась.

Чтобы узнать исход событий, он теперь не раскладывал пасьянс, а, склонившись над географической картой, составлял планы военных операций, предполагая, как Красная Армия разгромит немцев.

— Увидите, что будет, когда Лембе́сис очистит Африку, — торжествовал дедушка.

Лембесисом он прозвал генерала Монтго́мери, потому что, по словам дедушки, тот отличался поразительным сходством с актером Лембесисом, игравшим роли великосветских львов в труппе Великой Антигоны.

Папа утверждал, что может теперь вздохнуть свободно, выслушав радио. Петрос тоже пытался вздохнуть свободно, но точно обруч сжимал ему грудь. С тех пор, как Дросула «уехала туда»…

— Когда я думаю о Дросуле, комок подступает к горлу, — сказала Антигона.

Она перестала закручивать волосы на тряпочки; после «отъезда» Дросулы повязала их черной лентой, как в тот день, когда немцы вступили в Афины. Впрочем, Дина Дурбин вышла уже из моды. Все твердили, что Антигоне очень идет новая прическа: длинные прямые волосы и лента вокруг головы, и что она напоминает Али́нду Ва́лли, итальянскую киноактрису, — несколько фильмов с ее участием шли тогда в Афинах. Петрос недоумевал, почему его сестра непременно должна быть похожа на какую-нибудь актрису. Вот Дросула ни на кого не была похожа…