По телевизору показывают футбол. Отец сидит верхом на подлокотнике дивана, шея красная от напряжения. Мать сразу же оглянулась, ее смешит поведение отца, но Стефан не замечает ничего. Он говорит:
— Это я был. Я гидрант открыл.
У матери улыбка застыла на губах. Отец повернулся на пол-оборота. Комментатор истошно кричит и вдруг умолкает — стон прокатывается по стадиону, кажется, что сам экран стонет, видно, как мяч поднимается над трибунами, вот-вот уйдет из этого мира навсегда и… мимо, выше ворот.
— Ай-ай-ай! — переживает отец, и еще раз: — Ай-ай-ай! — и только теперь совсем поворачивается к сыну.
Стефан говорит:
— Мне пить захотелось.
Отец так и сидит вывернув шею. После долгого молчания он произносит:
— Пить, говоришь? Ты слышала, Сусанна? Пить он захотел. — И снова он поворачивается к экрану — вопрос для него исчерпан.
Мать вскакивает и выключает телевизор. Она делает это быстро и решительно, и отец не успевает даже рот открыть.
— Что такое?! — чуть не кричит он.
— Наш мальчик…
Отец поднимается, не говоря ни слова, включает телевизор, затем падает в кресло. Кресло трещит.
— Ну, знаешь ли! — говорит мать.
— Оставьте меня в покое! Незачем мне игру портить!
Но игра давно уже испорчена. Отец просто так смотрит на экран, и если спросить его — он даже не знает, какая команда сейчас в атаке.
— Герман, ты же отец… — говорит мать.
Отец сидит не шелохнувшись. Молчит.
— Стефан сам пришел. Сам все сказал…
— А мне — что, радоваться прикажешь? — Отец даже руки развел. — Так, что ли?
Не удержавшись, мать улыбается. Хотя дело серьезное, она улыбается и говорит:
— Понимаешь ли, видишь ли…
— Ничего я не вижу! — взрывается отец. — А если и вижу, то стоит передо мной глупый парень, глупей некуда.
Понедельник начался как все дни прошедшей недели: завтрак, лифт, и через мост — в школу.
Отец уже ушел, он в утренней смене, мать собирается уходить с Сабиной. Стефан спрашивает:
— Отец еще что-нибудь говорил?
— Нет, ничего. — Мать смотрит на него. Глаза большие, темные.
— Совсем ничего?
— Совсем ничего. Ни слова. А ты-то, ты о чем вчера думал?
— Я? — переспрашивает Стефан и долго молчит, должно быть обдумывая ответ, и вдруг чувствует, что мать кладет ему руку на голову.
— Ладно уж, — говорит она. — Все равно нам сейчас некогда. До вечера.
Хлопает дверь, щелкает замок — нет уже ни матери, ни Сабины, только слабый запах духов. Стефану он приятен. Еще слышны шаги на площадке. Но вот и они затихли…
Стефан выпил молоко — прямо из кастрюли, еще горячее, съел ломоть белого хлеба, ложку джема и включил радио на полную мощность. Нормально!
На улице уже полно ребятишек. Малыши важничают, те, что постарше, шагают с ленцой — это девятый и десятый класс. Девчонки с подведенными глазами, парни ржут. Один курит, двое дожидаются, когда даст затянуться.
Стефан идет один, но недолго. Кто-то торопливо его нагоняет. Наверняка Губерт.
— Эй! — окликает он его. — У меня — порядок! Никто ничего не заметил.
Лицо у Губерта веселое, а Стефану совсем не весело:
— Чего ты кричишь? Ну чего?
— Я и не кричу совсем.
— Еще как кричишь! Зря ты боялся.
— Это ты прав, — говорит Губерт, и мягкий свет его ласковых глаз сразу гаснет.
Они идут по направлению к главной улице, мимо старых домов с обсыпавшейся штукатуркой, со следами пуль и осколков. Один дом в лесах. Наверху стоят двое рабочих с мастерками в руках.
— Мне повезло, — говорит Губерт. — Телевизор помог.
— Футбол, что ли? — спрашивает Стефан. — Знаю, знаю.
— Ничего не футбол.
— Не футбол?
— Нет, — говорит Губерт. — По второй программе футбола не было. Мои старики футбол не смотрят.
Оба идут рядом, довольно быстро, и вдруг Губерт спрашивает:
— В школе уже кто-нибудь знает?
— Не меньше двадцати человек, — отвечает Стефан, — а то и тридцать. Все, кто вчера там был. И Краузе — тоже.
— Парис-то? По-настоящему он не знает. Никто по-настоящему не знает.
«Никто? — думает Стефан. — Отец знает, и мать — вот уже двое. Все совсем не так, как считает Губерт».
Не успели они зайти в класс — они занимаются на самом верху, окна выходят во двор, — как поступает первое сообщение. Делает его Парис Краузе. Он вчера видел, как подъехали пожарные машины, как по лестнице бежала вода. А на площадке девятого этажа она бурлила, точно в аквариуме…
— А потом, — горячится Парис Краузе, — прибежал кто-то длинный-длинный, ноги тонкие, как у цапли, в одних трусах. Будто чокнутый он прыгал по воде, все хотел к гидранту подскочить. А как попал под струю — к самой стенке отлетел. Твой старик это был! — выкрикнул Краузе и вытянутой рукой показал на Стефана.
Читать дальше