Александр Батров - Барк «Жемчужный»

Все это властно позвало Ульку. Что же, она лишь взглянет на свой опустевший дом и пойдет дальше, за летящими на юг облаками.

Вечерело. Шумели травы. Робко, одна за другой, зажглись звезды и незаметно до самых краев наполнили небо.

К ограде своего дома Улька подошла никем не замеченная, Подошла и удивилась. На ее воротах висела какая-то странная фанерная табличка.

«Что это?» — подумала Улька и подошла ближе. На фанерке, побелевшей от жарких ветров, было написано?

От радости Улька заплакала. Нет, она теперь не пойдет за летящими на юг облаками. Сейчас она войдет в дом, зажжет свет и первым делом напишет доктору письмо…

А фанерка на воротах ее дома серебрилась в свете месяца, как крыло чайки.

Дворник Тунцов — один из самых лучших дворников на Смоляной улице, а вот Фильке он совсем не нравится. Нет во дворе веселой, мальчишеской жизни. Одни цветы на клумбах — красные, сиреневые и желтые. Ни в чижа сыграть, ни запустить с крыши воздушного змея…

Вздыхая, Филька заворачивает свой завтрак — два крутых яйца, хлеб и конверт со щепоткой соли — в оранжевые плавки.

Часы отбивают восемь часов утра. Скорей на улицу! Там, возле трамвайной остановки, собирается бригада искателей древнего поселения на берегу Куяльницкого лимана. Надо спешить. Но во дворе Филька останавливается, не в силах двигаться дальше. На вишневом дереве поспели вишни. Первые вишни. Хорошо бы взобраться сейчас на вторую ветвь… Это желание, острое, дерзкое и чарующее, с такой силой охватывает Фильку, что он даже открывает рот и забывает обо всем на свете.

Он так и стоит с открытым ртом, маленький одессит, школьник и пионер, смуглый, как юнга с океанского парусника. А какие-то молоточки, звонкие и легкие, чеканят в его голове слова: «Первые вишни… Первые вишни…»

Он глядит на вишни и не может на них наглядеться. Рубиновые, с влажным сочным сиянием кожуры, они манят Фильку, зовут к себе… Настоящие волшебные вишни! Да и само дерево не простое. Оно из Генуи. Его привез сын Тунцова, моряк Николай. Тогда эта вишня была совсем маленькой. А теперь генуэзка приветливо шумит листвой. Небо Одессы, такое же теплое и высокое, как и небо Генуи, удочерило ее.

Ноги Фильки отрываются от земли. Шаг, второй, третий, и вот он стоит перед вишней. Он глядит на чудесные плоды, и перед ним возникает радужная картина…

Бригада искателей древнего поселения — Венька Корнев, Севка Луценко и Нора Волынская — лежат на берегу лимана, утомленные археологическими поисками. Вот в такой-то момент он, Филька, и вытащит из кармана горсть вишен… Филька даже видит коричневое восхищенное лицо Норы, с глазами, голубыми как даль лимана. А Севка, карманы которого набиты всякой всячиной, впрочем как и у всех мальчишек нашей планеты, даже взвизгнет от радости. Он сластена…

В это время дворник Тунцов сидит в своей дворницкой и держит в руках толстую книгу. Но читать он не может. Разучился. Это случилось после ранения, на границе. И все же книги — страсть Тунцова, особенно о войне. Обычно их читала для него вслух племянница. А племянницы уже нет, вышла недавно замуж. И душа дворника томится. Он задумывается, отчего его доброе скуластое лицо становится почему-то совсем бездумным. Неожиданно он поднимает голову и видит из окна Фильку Конева на вишне…

Спустя минуту огромные руки Тунцова снимают Фильку с генуэзки, снимают легко и осторожно, словно бабочку с распустившегося цветка.

— Так, — произносит дворник.

Филька молчит.

— Так, — снова говорит дворник.

Филька по-прежнему молчит. Он думает: «Еще хорошо, что никто не видел этой печальной истории». Но Филька ошибается. Все видела Верка, по прозвищу Космонавт Вареный Нос, его родная младшая сестра. Она сидит на балконе и давится от смеха. Теперь об этом узнают все во дворе. Насмешек не оберешься. Фильке кажется, что над ним уже даже потешаются воробьи.

«Поживился? Поживился?» — злорадствует воробьиное племя.

Да и сами вишни, не будь дурочками, кажется, смеются над мальчишкой:

«Сорвал, сорвал, сорвал, а?..»

Над домом плывут ленивые облачка. Городское утро звенит, как тамбурин, а дальше, над морем, степью и всеми лиманами, ближними и дальними, поет голосами скрипок, и ветер приносит их голоса сюда, в дом, стоящий на Смоляной улице, Филька ничего не слышит, В его ушах лишь гудит голос дворника:

— Иди, Филька, за мной!