Николай Дружинин - Жила-была девочка…

— Скажите, Смирнова, а где вы ночевали в ночь с…

И судья назвал дату того страшного для Юльки дня, не напомнив, однако, о случившемся с ней.

— Где ночевала, там и ночевала… Кому какое дело? Подумаешь, преступление совершила…

Вянуть улыбка матери начала лишь тогда, когда суд вызвал Алевтину Васильевну. Да и присутствующие в зале как-то сразу затихли, когда она своим тихим голосом начала рассказывать суду о жизни и делах матери.

— Страшно, товарищи судьи! — говорила Алевтина Васильевна. — Год мы живем рядом, и за год я ни разу не видела Смирнову трезвой, ни разу не видела, чтобы она несла домой продукты, хлеб, одежду… Одни лишь бутылки!

Юлька слушала с удивлением и испугом. В устах этой хрупкой женщины все те мелочи, о которых она почти не думала и к которым настолько уже привыкла, что они казались ей обычным явлением, приобретали теперь новый грозный смысл.

— В доме нет хлеба. Не шоколада, не печенья, даже не булок, а обыкновенного черного хлеба. Хлеба для детей! А их мать ежедневно устраивает попойки. У нее есть на что пить. Она получает алименты с мужа, получает пособие как мать-одиночка на второго ребенка, ей платят зарплату и даже прогрессивку. Но на обыкновенный хлеб детям у нее нет денег. У нее двухлетний сын, который болен, почти не ходит. Показала ли она его хоть бы раз врачу? Нет! Мы с мужем вызывали «Скорую помощь» и дежурили у постели больной дочери, а ее мать в это время бражничала и даже суду не хочет сказать, где она была.

Все ниже и ниже клонила голову мать под потоком сыпавшихся обвинений. Она уже не улыбалась, сидела, опустив взгляд вниз, жалко ссутулив плечи, словно ей было холодно. А Алевтина Васильевна все говорила и говорила.

— Как может настоящая мать так изуверски избить собственную дочь-подростка только за то, что доведенная до отчаяния такой жизнью девочка решилась на протест? Я — женщина! Я — мать! Я родила и воспитала двух дочерей. Я знаю, как это трудно. Я знаю других матерей, которым было не легче, чем мне, но они изо всех сил старались делать их святое дело. А эту, — она указала рукой на Смирнову, — я не могу сегодня признать матерью. Она предала своих детей, пропила свои материнские чувства. Нет у нее права называться матерью.

Мать сидела, уронив голову, спрятав лицо в ладонях, но сейчас вид ее уже ничего не вызывал у Юльки.

И еще Юльке запомнилось. На месте, куда судья приглашает свидетелей, стоит высокая, полная, хорошо одетая женщина — директор магазина, где последние годы работала уборщицей мать.

— Мы не знали, — твердит она, краснея и беспомощно оглядываясь по сторонам. — Мы ничего не знали…

— Вы не знали, что ваша служащая — алкоголик? — перебивает судья.

— Не знала, честное слово! Ну… иногда от нее пахло… Но на работе… не замечала, не замечала. А потом, она… женщина. Это ведь мужчины пьют. А женщины… разве можно?

Юльке даже жалко эту женщину — до того она растеряна и обескуражена происходящим.

— Вы интересовались ее бытом? — спрашивает судья.

— А как же, а как же! — торопливо подхватывает директор магазина. — Мы изучали… То есть, много работы… Вы понимаете? План, товарооборот…

— А люди?

— Ну конечно, конечно. Люди — это наша ценность…

— Плохо же вы бережете ценности, — усмехнулся судья.

Осталось в памяти и короткое выступление в суде классной руководительницы Натальи Федоровны. Тем, что она очень хорошо отозвалась о Юльке. И еще тем, что не увиливала, не бежала она, как директор магазина, от ответа.

— Я не раз встречалась с подсудимой, — рассказывала она. — Не раз беседовала с ней. Но Смирнова вела себя или равнодушно или вызывающе. Не раз беседовала и со своей ученицей Юлей Смирновой. Правда, Юля вела себя замкнуто, первое время ничего не рассказывала, таилась. И успевала она слабо, но училась, двоечницей не была. И потом я узнала… И пыталась влиять на мать. Но… — Наталья Федоровна чуть передохнула. — Я старый педагог и сейчас мне стыдно. За то, что я не до конца выполнила свой долг, не добилась… И готова нести за это ответственность. Но Юлия должна учиться. Она умная, способная девочка. Может быть, не в школе, но есть же другие учебные заведения. Даже у нас в городе. Юля, ты должна учиться. Слышишь? Обязательно учиться!

Она повернулась, нашла глазами Юльку и посмотрела на нее открытым, чуть утомленным взглядом. И Юлька невольно ободряюще кивнула ей.

И тут судья снова обратился к Юльке.

— Ты согласна, Юля, — устало спросил он, — чтобы суд лишил твою мать права материнства как не способную воспитывать тебя и твоего брата?