Виктор Голявкин - Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы [сборник litres]

Сикстинская Мадонна подбежала ко мне, трясет перед моим носом указательным пальцем, кричит:

– Не слушайте его! Не слушайте его!

И ему:

– Пока не поздно! Пока не поздно!

– Бери мешок, болван! – орет Викентий Викторович уже возле дверей.

Я кидаюсь к мешку.

– Открой дверь, дура!

Викентий Викторович возится с замком, никак не может открыть.

– Молодой человек, оставьте мешок! – яростно грозит мне пальцем Сикстинская Мадонна.

– Как хотите… – говорю.

– Он меня обманул! – орет она. – У него нет договоров ни с какими организациями, ему никто ничего не заказывал! Он меня обманул! Я не позволю! Он меня обманул!

– Отдай сейчас же ключ! – Прыжками Викентий Викторович подскакивает к ней. – Пошевеливайся, шляпа! – орет он мне.

– Между нами все кончено, слышишь?! – кричит Сикстинская Мадонна.

Я снова берусь за мешок.

Викентий Викторович трясет Сикстинскую Мадонну за плечи – похоже, вытряхивает из нее ключ.

– Оставь меня! – твердит она. – Оставь меня!

– Мы не должны опаздывать! Мы не должны опаздывать! – повторяет он в бешенстве, продолжая ее трясти.

Сикстинская Мадонна вырывается, бежит на кухню. Что-то звенит, разбивается, хлопает дверца кухонного ящика – должно быть, ключ там, в ящике. Он своими козлиными прыжками несется за ней.

Сикстинская Мадонна вихрем проносится мимо меня (я стою в дверях комнаты), открывает дверь и выбегает вон из квартиры.

Лицо у Викентия Викторовича как у лягушки, такое сравнение мне сразу в голову пришло, как на него глянул: глаза вытаращил, губы вперед вытянул судорожно, так что жилы на шее вздулись.

Смотрю на него, ничего понять не могу. Настоящий спектакль. Мало мне своих скандальчиков!

– Мешки! Мешки! – вдруг орет он не своим голосом. – Скорей мешки! Мы не должны опаздывать!

Мы волочим мешки вниз по лестнице, возвращаемся, берем еще по мешку.

Во дворе мотоцикл, укладываем мешки в коляску.

– Задержали нас! Она нас все-таки задержала! – твердит он злобно.

Почти вталкивает меня в коляску, я кое-как помещаюсь на мешках.

– Куда мы едем? – спрашиваю.

Он не отвечает.

Мы выскакиваем со двора, чуть не сбив прохожего у ворот, мчимся вниз по Буйнаковской улице, почти врезаемся в колонну демонстрантов. Люди разбегаются. Викентий Викторович соскакивает на землю.

– Руководителя колонны ко мне! – кричит он, поправляя сбившуюся набок шляпу. – Немедленно руководителя колонны ко мне!

– Я руководитель колонны, – отвечает, подбегая к нам, женщина с красной повязкой на рукаве.

– Отлично! Сколько у вас человек в колонне? Так. Все ясно. Вы слышали постановление, что все должны иметь значки?

Руководитель колонны молчит, она не слышала такого постановления.

– Так. Отлично. Все ясно. Очень плохо, что вы не слышали! Вот вам значки. Вовка, подай пачку! Раздать людям, собрать деньги. На обратном пути заедем.

– Будет сделано, товарищ!

– Действуйте, товарищ!

Мотор тарахтит, пробиваем себе дорогу дальше сквозь колонну.

Я приподнимаюсь в коляске, грандиозная картина перед глазами: море людское движется, колышется. Знамена горят на солнце, как костры. С улицы Коммунистической, с Ольгинской, с Базарной плывут колонны.

Песни, песни со всех сторон.

«…Ты к сердцу только никого не до-пускай!..»

Продвигаемся с трудом, медленно, люди невольно расступаются. Несколько мальчишек идут за нами вплотную, хлопают, стучат по коляске, пытаются влезть на мешки, забавляются. Викентий Викторович оборачивается, злобно кричит на них.

Одна песня вливается в другую, одна заглушает другую, много цветов, да здравствует Первое мая!

«…Вставай, иди, кудрявая, на встречу дня!..»

Уткнулись в разукрашенную машину, не можем ее объехать, дети совсем осмелели, буквально лезут мне на голову. Неловкость моего положения очевидна: неприглядная роль разъезжать по праздничным улицам с такой целью. Знакомых бы не встретить. Так вот почему его жена была против!

– …Руководителя колонны ко мне!

Сую руку в мешок, протягиваю пачку, чувствую неловкость. Таким образом всучивать значки…

Дети мне мешают все больше, полные мешки значков привели их в неописуемый восторг, количество детей молниеносно увеличилось, они напирают твердо и непоколебимо, недосчитаемся мы пачек, если так будет продолжаться… Бросить все, пусть сам торгует, я к нему не нанимался продавцом, ни о чем таком не договаривался, так вот она какая, операция!

Нет, я не соскакиваю, не бросаю пачки, над которыми я сутками трудился. Не в силах я бросить столько работы, потраченное время, дни…