Али Стэндиш - Всё из-за тебя, Итан

Мама на него шикает.

Папа внимательно следит, как мы с Родди выгружаем из багажника по два чемодана на брата. Родители вообще стали внимательны к тому, что мы с Родди делаем вместе. С того самого дня, как застали нас на улице после моего третьего побега: Родди прижимал меня к припаркованной машине, и кровь с моих расцарапанных коленей капала прямо на тротуар.

Я неохотно подхожу к крыльцу, почти совсем облупившемуся от некогда покрывавшей его белой краски – повсюду торчит голое дерево. И оказываюсь лицом к лицу с дедушкой Айком.

Высокий – под два метра – и плотный, он словно сложен из кирпича. Глаза и борода одинаково серебристо-серые, в уголке рта пятно горчицы.

– ‘Доров, Итан, – говорит он, на пару секунд встретившись со мной взглядом, потом одним движением снимает с моего плеча туго набитую спортивную сумку и пропускает внутрь. – Твоя комната наверху.

Дом дедушки Айка совсем не похож на наш бостонский.

Для начала, он жутко старый.

Наш дом в Бостоне тоже был старым, но совершенно по-другому. Там были хромированные лейки для душа, обжигающе горячая вода, блестящие мраморные столешницы и куча электроники на кухне.

Мне хватило всего пары часов, чтобы понять, что дома у дедушки Айка – в смысле, у меня – ничего подобного нет. Вода из душа идёт чуть тёплая, кухонный стол перепачкан чем-то зелёным и бурым, холодильник каждые несколько минут издаёт хриплый звук, словно кто-то отхаркивает мокроту. Кхе-кха-а-а! Кхе-кха-а-а!

Весь дом уставлен какими-то коробками: они высятся штабелями за стиральной машинкой, мокнут на заднем дворе, торчат из-под кроватей. А большую часть гаража занимает древний кусок металла на четырёх колёсах, который дедушка Айк зовёт «недвижимостью».

Как только мы заканчиваем разгружаться, мама разогревает замороженную пиццу и раздаёт нам по куску на бумажных тарелках. Дедушка Айк говорит, что уже поел, но молча садится с нами за стол и смотрит, с какой волчьей жадностью мы набрасываемся на обед.

Я рад, что ему, похоже, вовсе не интересно рассказывать мне, как сильно я вырос, или приставать с вопросами об учёбе и любимых видах спорта.

– Могу быть свободен? – спрашиваю я спустя долгих десять минут.

– Уже наелся?

– Мам, я же два куска съел.

– Ну ладно, тогда я поднимусь, постель тебе застелю.

– Я и сам справлюсь. – Бросаю тарелку в мусорку и взлетаю по лестнице раньше, чем она успевает возразить.

Моя новая комната на самом деле очень даже неплоха. Она намного больше старой, есть даже широкий подоконник, на котором я долго сижу, глядя в окно. Выходит оно на болото, где лунный свет, отражаясь в тёмной воде, змеящейся сквозь камыши, распадается на мелкие блестящие чешуйки.

Я как раз собираюсь ложиться, когда слышу стук в дверь.

– Открыто.

Дедушка Айк распахивает дверь, но остаётся в коридоре.

– Заселился? Всё в порядке?

– Думаю, да, – говорю я, неловко застыв у кровати.

– Что ж, тогда ладно, – кивает дедушка Айк и, прищурившись, обводит взглядом пустую комнату. – Планируешь её чем-нибудь украсить?

– Не то чтобы…

– Да и какой смысл, а? И без того всё необходимое под рукой. – Он вдруг замолкает, уставившись на задвинутый в угол комнаты комод. Проследив этот взгляд, я замечаю, что там стоит фотография.

Дедушка Айк сухо кашляет.

– Ну, спокойной ночи. Если понадоблюсь, я рядом.

Комната Родди прямо за стеной, так что за другой должен быть дедушка Айк. За той самой дверью, которую не открывали с тех пор, как мы приехали.

– Спокойной ночи, – вздыхаю я с облегчением: значит, не будет никаких душеспасительных бесед, никаких «если тебе нужно поговорить, я всегда здесь», которые взрослые считают для меня сейчас совершенно необходимыми.

И вдруг слышу откуда-то сверху тихий скрежет.

– Это всего лишь мыши, – пожимает плечами дедушка Айк. – Не о чем беспокоиться. Если, конечно, не белки – тогда у тебя большие проблемы. В любом случае спи спокойно.

Тут оживают колонки в комнате Родди – от их басов содрогается даже наша общая стена.

Дедушка Айк снова смотрит на меня, вскидывает бровь.

– Или нет.

И я решаю, что дедушка Айк мне понравится.

В первое утро в Палм-Нот папа расталкивает меня в восемь. Открывая глаза, я прищуриваюсь из-за солнца, бьющего точно в окно. Услышав громкий звенящий звук, я с минуту считаю, что это гудит голова, прежде чем осознаю, что так жужжат москиты над болотом.