Любовь Воронкова - Село Городище. Девочка из города. Федя и Данилка

- Значит, мы идем не по улице? А так, по пустой дороге?

- Как это по пустой? А деревья-то стоят! И палисадники некоторые стоят. А нашего - нет. Порубили.

- А машины остались какие? Косилка? Веялка? Ну, хоть что-нибудь, а?

- Никакие машины не остались. Они были в сараюшке заперты, замок большой - с ведро!

- О?

- Ну да! А немцы не могли никак сшибить. Сшибали, сшибали ломом - и не сшибли. Взяли да под крышу огня сунули. Вот теперь там одни железные шины от колес валяются и всякие железки - гайки там, болтики… А машин нету. Все погорели начисто. Во как!

- А молотилка?

- И молотилка! Все сгорело!

Отец понурил голову и закрыл рукой слепые глаза.

Трофимов отец был слесарь и механик в колхозе, и все колхозные машины были когда-то на его руках: он следил за ними, чистил их, ремонтировал.

Трофим дернул его за руку:

- Ну, чего ты? Опять плачешь, что ли?

- Тут бревнышка нет ли? Посидеть бы… - хрипло сказал отец.

- Есть! Пойдем на новую стройку. Там бревна чистые!

Они долго сидели в холодке. Отец молчал и в ответ на какие-то свои мысли покачивал головой. А Трофим рассказывал обо всем - и о том, как сейчас стрижи просвистели, и о козах, которых он пас недавно, и о лошадях, подаренных колхозу, и о забое, в котором набилась уйма плотвы. И не заботился о том, слышит его отец или нет. Да и как же ему не слышать, если Трофим сидит рядом и говорит!

Отец долго молчал. Потянул ветер с лугов, теплый, густой от медовых запахов. Отец поднял голову, понюхал воздух:

- Трава поспевает. Надо косы бить… - И тут же опять понурился. - Людям - горячая пора. Работы - невпроворот, со всех сторон подпирает. А я вот сижу да на солнышке греюсь… Эх!

Отец горестно и безнадежно махнул рукой.

- Ну, чего ты! - сказал Трофим. - Что, думаешь, без тебя не справимся, что ли? Еще как справимся-то! Вот подрасту еще немножко - и пойдем со Стенькой лес валить. На стройку. Вот и дом будет. А ты все «эх» да «эх»! Во, во - гляди! Коршун планирует! Это он кур высматривает!

- Большой?

- Большой… Чего планируешь? Лети дальше - в Городище кур нету!

Созревал урожай, надвигалась тяжелая страдная пора. А урожай в этом году готовился небывалый. Может, оттого, что весна удалась спорая, может, оттого, что люди крепко потрудились над землей. А может, еще и оттого, что сеяли они в этом году семенами, присланными из района. А семена эти были сортовые.

И в огородах в этом году, кроме обычных овощей, насажали такого, чего сроду не видели и не садили: тыкву, сельдерей, какой-то особый сорт сладких помидоров, крупную сахарную фасоль. Садили все, что было прислано, лишь бы засадить побольше.

И словно в награду за все их страдания, за их неподъемный труд, и в полях и на огородах все так и лезло из земли, так и бушевало.

- Покос-то пора бы начинать, - как-то утром сказала Грунина мать, - погода стоит складная.

Отец только что пришел из лесу. Рубашка у него на спине потемнела от пота и прилипла к плечам.

- Рано еще, - ответил он. - Петрова дня подождать надо.

Но мать хоть и кротким голосом, однако очень настойчиво продолжала свое:

- А что тебе петров день? Скажешь - трава молода? Так пока косим - дозреет. А то гляди - рожь подхватит, а там овес. На наш урожай рук много надо - только поворачивайся! Да что я тебе говорю, Василий! Сам все знаешь.

- Тогда, значит, надо косы бить, - сказал отец.

- Да, видно, что так.

- Косы бить! Косы бить! - пошло по деревне.

К вечеру глухо и звонко застучали молотки по новым, еще не опробованным косам. И, тайно вздохнув, снова приняла свою бригадирскую заботу Груня.

- Давай нам грабли, председатель, - сказала она отцу. - Смотри, чтобы всем хватило.

- Сколько тебе граблей?

Груня подсчитала по пальцам:

- Десять.

- О! Куда столько?

- Ах да, Трофим выбывает! Ну, девять.

- Ступай отбери у кладовщика. Да не ломать - из трудодней вычитать буду. Лесхоз даром грабли не дарит. Слышишь, бригадир?

- Слышу, председатель.

Коротка летняя ночь. Еще не догорела вечерняя заря, еще не замолкли девичьи песни под березками у пруда, а уж на востоке чистым светом засветилась заря утренняя. Вставайте, городищенцы, берите косы, идите на луга!

Поднялись городищенцы, взяли косы и пошли на луга. Зашумела трава под косой, и ряд за рядом полегли на землю белые, лиловые и малиновые цветы.

А утром, когда солнце поднялось над лесом и осушило росу, на луг выехала веселая конница. Только всадники были невелики собой, одни вихрастые, другие с косичками, все босые, а вместо коней у них были грабли.