Владимир Одноралов - За грибным царем. Рассказы и повесть

Вечером у нас была царская жареха из одних только белых, да еще хозяйка к ним стакан сметаны дала. А насчет того, что царь-грибы едим, возразила:

- Не-ет, ребяты. Царь-гриб, он другой, да и не едят его. Вот я про него сказочку припоминаю. Бабушка моя по отцу рассказывала. Они из грибных мест были, ну и сказочка у нее была.

Жила, значит, в ихней деревне девушка. Ну такая, знаете, никакая: ни тонкая ни худая, ни гладкая ни рябая. Вроде не лодырша, а всякое дело у нее из рук вырывается. Да я таких и в Елшанке хоть две найду. Начнет щи в печи варить - маленько да переварит, рубаху отцу стирать - рукав оторвет. Пришивать сядет - все пальцы поколет. Заплачет - одно хныканье выходит, засмеется над чем - недосмеется. Вот, значит, ребяты, какая девушка жила, ровно моль, и не глядеть бы на нее, не то что говорить. Вон у Эльзы старшая дочь - точно такая… Да ведь живая душа…

Всех девушек на вечеринку зовут, а ее обходят, ко всем сватьев засылают, а за ней не идут. Вот мать ей и говорит:

«Дитятко ты мое неудачное, иди, что ль, к старухе-шептунье (счас-то таких нет, перевоспитали их всех), пусть она тебе чего посоветует». (Ну, жалеет ее мать-то, свое дитё с ума не сбросишь.)

Девушка пошла, а та ее прям в лоб и огорошила:

«Тебе, девка, к грибному царю надо». (Вот тут про грибного царя начинается.)

Та:

«Да што ты!»

«Нет, иди, другого пути нету. Выйдешь рано и так иди, чтоб солнце все время за спиной было».

Ну, наладилась она к грибному царю. А идти все лесом, солнце-то еле видать. (Ох, ребяты, я бы к этому царю ни за чем не пошла!)

Идет. Тут ей комар под глаз уселся. Да сильный такой комар. Наша умелица размахнулась - да и хлясь себя по глазу, чуть не вышибла. Не рассчитала, значит. А комар снялся, подлетел к уху и поет:

«Вот спасибо, красавица, что только пугнула, я тебе за это добро сделаю…» (Да, красавица, а глаз-то заплыл аж.)

Ну, идет дальше. Глядит - сидит синичка на веточке и так жалостно плачет. Просит:

«Помогай, девушка, чем можешь». (В сказках-то звери и говорят, и плачут.)

А той вроде и жалко, хочет помочь, а какой из нее фелшер-акушер? Ну, взяла птичку, да так неловко, прямо за больную ножку, - вправила! (Ну, случайно, значит, от неловкости.) Птичка в воздухе пляшет, радуется:

«Ох спасибо, красавица! Я тебе за это добро сделаю».

Ну и девушка приободрилась. Мол, ты гляди, и у меня кой-чего получается. Идет дальше. А тут - страсть какая! Сидит медведь и лапами колоду с диким медом рвет.

«Эй, - говорит, - девушка! Помогай-ка, очень уж меду надо».

А той и страшно, тут и я бы неумехой стала.

«Ох, батюшка-медведь, - отвечает, - я ведь девушка такая-сякая, никакая, не умею ничего».

«Давай, - говорит, - помогай, а то рассержусь. Пчел не бойся, пчел я в речке потопил». (Пчел! Она-то его боится.)

Ну, подошла, сунула это руки в щель, чтобы тянуть, а медведь возьми да отпусти, да зажал ей руки-то. Ка-ак она визгнет благим матом, медведь с перепугу ка-ак рванет колоду - и порвал.

«Ну, - говорит, - не умеешь. Только «ух» крикнула - и дело подалось. Спасибо, красавица, я тебе добро сделаю. (Он-то думает, что это она колоду порвала, а это он сам.)

Идет девушка дальше. А лес пошел темный, высокий, солнце за тучку ушло, не видать, куда идти. А она слышит, звенит кто-то. Это ее комар подлетел.

«Ни-че-о, - пищит, - я солнышко спиной чую. Пошли, поведу».

Видно-то комара плохо, хоть он и сильный, а звенит звонко, и идет наша девушка, как за колокольчиком. Довел он ее до страшного бурелома.

«Вот, - говорит, - пришли. За этим буреломом грибной царь и живет».

Ну, девушке нашей хошь вой, хошь на колени падай. Бурелом-то - стена! Только слышит - лес затрещал. Ай, это медведь идет со всем семейством.

«Счас, - говорит, - мы его бригадным подрядом живо растащим».

Растащили, и она, как по коридору, проходит на поляну. А хорошо на поляне - как на нашем сенокосе. Солнышко опять светит, бабочки порхают, ягода всякая спеет. А посредине большой пенек стоит. Ба-альшой, вот как эта русская печка. А на пеньке гриб сидит. Пузатый, сердитый, вроде груздя. Только весь как из золота. Сидит и синенькие глазки из-под шляпы пучит. А в шляпе (ну, как у груздя бывает) чистая водица зеркальцем стоит.

Она встала. Стояла, стояла, отошла немного и говорит: так, мол, и так, ваше государственно величие (кто его знат, как царей-то величают), такая у меня беда.

А он глаза пучит, губами шевелит, и все. Полянка веселая, а ей уж опять страшно. Она опять: так, мол, и так, такая забота, невозможно мне такой-сякой, никакой на свете жить.