Сергей Антонов - Небольшие повести

Вчерашнее хождение Пастухова по железной дороге, откровенная болтовня Игоря Тимофеевича, все это путалось в голове и тянулось куда-то в одну далекую точку, к беленому столбику с цифрой «6».

Я не умела и боялась сложить все факты вместе, но тошно было, ровно перед бедой. А Иван Степанович снова начал кричать в мой адрес, что меня, мол, на две недели не хватило, что Пастухов человек нужный, интеллигент, что его надо оберегать от случайностей, проявлять постоянную заботу и помогать ему укорениться.

То ли нервы у меня сдали, то ли погода придавила, но вдруг ни с того ни с сего я разревелась и заявила, что умаялась вконец, больше не могу и снимаю с себя ответственность. Пусть Лариса принимает над ним шефство…

И опять, как всегда не вовремя, влетел в горницу бригадир.

Председатель встретил его мирно: посадил на стул, пообещался перечеркнуть и позабыть все, что между ними было плохого, и начать с белой страницы. Посоветовал назад не оглядываться, а уверенно глядеть вперед, чтобы достойно встретить юбилей колхоза и перешибить «Красный борец» по всем показателям.

- Берись, закатав рукава, совместно с Лариской за второе поле и сделай из него к приезду гостей образцовую картинку. Берись смелей! Не бойся. Повернешь не туда оглоблями - поправим.

Пастухов хотя и кивал, но слушал плохо. Ему не терпелось вытащить меня из избы. Зачем-то я снова ему понадобилась.

- У тебя что с ней, секреты? - спросил председатель.

- Да нет… Про Офицерову один момент надо выяснить.

- Обратно - на всех станциях горячий кипяток!.. Гляди до чего девку довел… Воет она от твоих моментов. Чего у тебя - высказывай. Здесь все свои.

- А можно?

- Давай!

Пастухов оглянулся и наклонился к председателю. Иван Степанович чего-то встревожился и тоже наклонился к самому лицу бригадира.

- Мне почему-то кажется, - шепотом объявил Пастухов, - что Офицерова покончила с собой сознательно. Понимаете? Сама бросилась.

Иван Степанович утер с висков пот и откинулся на спинку стула.

- Это ты один надумал или с кем-нибудь? - спросил он.

- Этого нам еще от тебя не хватало! - укоризненно протянул Белоус.

- Да! - усмехнулся председатель, оправившись от неожиданности. - С тобой, брат, не заскучаешь! Запустил ракету. Покрепче скоростной механизации…

- Она в людях разочаровалась, - пытался объяснить Пастухов.

- В каких людях? В наших, советских людях?

- Да нет, в одном человеке. В самом для нее драгоценном.

- Чего же такое в нем драгоценного? Зуб золотой?

Иван Степанович решил не зарываться и разговаривал терпеливо, как с неразумным малышом.

- Любила она его, понимаете? - волновался Пастухов. - Любила.

- Ты думаешь, на нее кидаешь тень? - предупредил Белоус. - Ты на себя кидаешь тень. Позабыл, куда она ночью бегала?

- Ну, хорошо, хорошо, я объясню, - замахал руками Пастухов. - Теперь ее все равно нет… Теперь можно. Она пришла ко мне после поездки хора в Москву. Пришла больная, с температурой. Ее трясло всю. Она там, в Москве, бегала к этому гаду, прямо из театра, без пальто и без шали бегала… Прибежала, а у того другая… Вы же все видели - Груня вернулась черная от горя.

- И пришла к тебе утешаться? - спросил председатель.

- Да, да, именно! - обрадовался Пастухов, посчитавши, что ему начали верить. - Ей узнать надо было, может ли мужчина изменить, если любит.

- И как ты осветил этот вопрос?

- Сначала я категорически сказал - нет. Если любит - изменить не может. Она застонала, будто я выстрелил в нее из нагана. И тут меня осенило. Ко мне, понимаете, бывают минуты, приходит озарение, когда вдруг все кругом далеко, далеко видно. Так и тогда…

- А у меня вопрос, - прервал его Белоус. - Почему она именно к вам пришла за утешением?

- Да потому что… потому что… - он опустил голову и словно бросился в омут, - считала, наверно, что я ей симпатизирую…

- Неубедительно.

- Ну ладно! Дело не в этом! На меня нашло озарение, понимаете… Я схватил «Былое и думы», второй том. И книга сразу чудом открылась на нужной странице. Я зачитал ей отрывок… Там Герцен исповедуется, как однажды изменил жене…

- Всюду выискивает темные стороны, - покачал головой председатель. - Даже у великих демократов.

- При чем тут темные стороны? Груня уцепилась за эту книжку, как за спасательный круг. «Я, - говорит, - ему должна написать. Он там, наверное, переживает, кается! Я утешу его!..»

- Неубедительно, - проговорил Белоус.

- Ну хорошо, хорошо! А помните, Груня в феврале на три дня пропала? - Пастухов говорил быстро, торопливо, ровно боялся, что мы разбежимся. - Опять же к нему ездила! Вернулась - встретил ее в павильоне. Была немного выпивши… «Ты, - говорю, - чего здесь?» - «Это, - говорит, - не я. Я, - говорит, - себя в Москве оставила». Стала меня бранить: «Вы, - говорит, - моральные да положительные, церемонитесь, ушами хлопаете, а у вас из-под носа сволочь всякая девчонок выхватывает, а вы огарками пользуетесь…» Разочаровалась. В людях разочаровалась.