Георгий Скребицкий - От первых проталин до первой грозы. Повесть о детстве

- За что вы меня? - горько заплакал он.

- За что? За то, что учиться не хочешь! А ещё Митеньку оболгать хотел! Погоди, я твоей матери всё расскажу. Она с тебя дома шкуру спустит! Дармоед проклятый!

Вася уже ничего не говорил. Он только рыдал, не в силах больше сдерживаться.

Все в комнате притихли. Такая отвратительная сцена разыгралась при мне в первый раз. Я был так потрясён, что сидел будто в каком-то оцепенении.

- Ну, выучил таблицу? - злобно спросила Елизавета Александровна, обращаясь ко мне.

- Не выучил. Не могу, - запинаясь, ответил я.

- Это ещё что за новости?! Почему не можешь?

- Голова очень болит, - с перепугу ответил я.

- Ага! Сразу как учить, так и головка заболела. Иди сюда, встань столбом. Голова-то скорее пройдёт.

Я подошёл и встал вместе с другими около страшного Лизихиного кресла. Это было моё первое наказание.

«Если ударит, сейчас домой убегу!» - подумал я, с опаской поглядывая на крепкую дубовую линейку, которую бабка Лизиха держала в руках. Но она, видимо, устала от расправы с Васей и сидела в своём кресле не двигаясь и даже слегка прикрыв глаза. Какая она была противная, словно огромная сытая жаба! За что она била и мучила Васю? И сколько ещё придётся терпеть мне самому в этом ужасном, отвратительном доме?!

Когда мы с Серёжей пошли домой, я спросил его;

- А что это за листочек Вася Лизихе отдал: шпаргалку или конспект?

- Эх ты, мумочка! - рассмеялся Серёжа. - Конечно, шпаргалка.

- А почему же Лизиха Митьку за неё не отодрала?

- Потому что он «Митенька, умница, утешение наше»! - ядовито ответил Серёжа. - Да и зачем его драть, когда она уже Ваську за него отлупила? А Васька - дурак, так ему и поделом!

- За что поделом?

- За то, чтоб не лез. Знает ведь, что Митенька - «радость наша, солнышко наше». А он хотел это «солнышко» за ушко да на солнышко, вот и обжёгся, вперёд умнее будет.

В эту ночь я долго не мог уснуть. Всё думал о случившемся в школе. Елизавета Александровна стала казаться мне ещё отвратительней. Она, значит, не только злобная, не только притворщица, а ещё и много хуже. За что она травит Васю? За то, что он бедный, что она его учит бесплатно, за то, что мать у него прачка и побоится вступиться за Васю.

Как всё гадко и подло! Мне хотелось заплакать и рассказать кому-нибудь об этой большой несправедливости. Но кому рассказать? Серёжа и так всё знает и не видит тут ничего особенного. А мама? И вот, пожалуй, первый раз в жизни я подумал, что и мама ничего тут не поймёт, а может быть, и не захочет слушать. Ведь она всё время твердит, что Елизавета Александровна нас всех очень любит, ради нас только и живёт. И мне стало так тяжело на душе, так одиноко… Напротив меня, у соседней стены, мирно спал и посапывал во сне Серёжа. А я лежал с открытыми глазами, смотрел в мутно белевший надо мной потолок и всё думал и думал о том, почему в жизни иной Раз так плохо бывает.

Я думал до тех пор, пока, ничего не придумав, под самое утро наконец заснул.

У меня заболело горло, поднялась немного температура. И мама сказала, что, как ни грустно, мне придётся несколько дней посидеть дома и не ходить в школу.

Не знаю, может быть, маме и было от этого грустно, но мне ни чуточки. Наоборот, я очень обрадовался, что хоть несколько дней не буду видеть этой отвратительной обезьяньей рожи и отдохну от постоянного крика, ругательств и колотушек.

Наступили хорошие дни. Утром Михалыч уходил на работу, Серёжа - в школу. И дома оставались только мы с мамой. Мама стряпала в кухне вместе с тёткой Дарьей, а потом что-нибудь шила или штопала Михалычу носки, которые он, по словам мамы, «просто нарочно каждый день продырявливал».

А потом, к двум часам, приходил Серёжа из школы, Михалыч - из больницы, и мы садились обедать. За обедом Серёжа всегда рассказывал последние школьные новости: кого сегодня драли, кто полдня на коленях стоял, у кого Елизавета Александровна изорвала в клочки тетрадку за то, что на неё села клякса.

Новости были обычно очень похожими одна на другую. В основном менялись только герои приключений. Сегодня Кольке попало, завтра - Ваське, а послезавтра - Ольге. Последней доставалось особенно часто, вероятно, за то, что она была уже взрослой и училась не по принуждению, а по доброй воле. Наверное, бабка Лизиха хотела её испытать, проверить, насколько действительно крепко сидит в ней желание учиться, а потом и самой стать учительницей. Бедная Ольга, самая большая, самая старшая из нас, уже совсем взрослая барышня, терпела от Лизихи великие муки! Обливаясь горючими слезами, вместе с нами, ребятами, она часами стояла на коленях, уча закон божий или правила грамматики. Наверное, её любовь к учению была действительно очень велика, а терпение и покорность собственной судьбе в образе злющей Лизихи прямо безграничны.