Владимир Киселёв - Только для девочек

— Это правда? — внимательно посмотрел на меня Павел Романович.

У меня внутри, в груди, что-то булькнуло и лопнуло и подкатило к горлу. Я ведь совсем не знала, я не думала, что это — плагиат.

— Правда, — созналась я.

— Нет, это не плагиат, — сказал писатель. — Рассказать одно дело, а написать — совсем другое. Это только кажется, что писатель, — а Оля показала себя в этом очерке самым настоящим писателем, — просто записывает услышанные слова. Весь фокус и состоит в том, что читателю кажется, будто так все и говорилось. И чем больше это кажется, тем больший мастер писатель. Но существует одно правило, — обратился ко мне Павел Романович, — которое я, во всяком случае, всегда старался соблюдать. Ты, Оля, должна была попросить у этого мальчика, у Сережи, разрешения послать свой очерк в газету.

— Конечно, — согласилась я. — Теперь я это понимаю. Но сразу я как-то не подумала…

— Ты — не подумала. А вот твоя подруга — подумала. — Павел Романович внимательно посмотрел на Наташу. — Почему вы так недобры? Вы завидуете Оле?

И была в его вопросе такая сокрушительная прямота, что Наташа созналась:

— Завидую. Только не статье. Другому. Извините.

И ушла в холл.

Хорошо еще, что в это время не было Володи и Фомы. Потому что я знала, чему завидовала Наташа. И Вика знала. И даже Юлька. А может быть, знал или догадывался и Павел Романович. Ведь он — писатель. Большой писатель.

Валя Костенко его сразу узнала. По-видимому, по фотографиям в книгах. Валя пришла вместе с Валентином Павловичем. Они принесли мне два номера газеты «Правда» и цветы. Чтоб поздравить меня. Но когда Валя увидела Павла Романовича, она так растерялась, что совсем утратила дар речи и стала извиняться и смущаться, смущаться и извиняться и спрашивать, не помешала ли она, хотя на халате у нее была табличка, дающая право приходить к нам в корпус в любое время, и чему собственно могла она помешать.

Валентин Павлович, чтоб как-то подбодрить Валю, стал рассказывать, что вчера в больницу привезли четырехлетнего мальчонку, тезку Вали Костенко и его, но сам он себя называет Валюнчик. Валюнчик спрыгнул с крыши какой-то будки на детской площадке во дворе. Что за будка на детской площадке? И как он туда забрался? Прыжок был неудачным. Перелом предплечья.

Валюнчик этот, как оказалось, обладал какой-то фантастической способностью к ассоциативному мышлению. Он не выговаривает «ш». Вместо «ш» он говорит «с», и понять его трудно. Но Валюнчик сразу же сумел понятно объяснить, откуда он спрыгнул. «С крысы, — сказал он. — Крыса не мыса, крыса — дость». «Мыса» — обозначало «мышь», а «дость» обозначал «дождь».

Павел Романович очень заинтересовался Валюнчиком и его способностью объясняться, а про мой очерк в «Правде» все сразу же словно позабыли. И я вдруг подумала, что это совсем даже неплохо. А наоборот, хорошо. Я подумала, что нужно быть такой, как Валентин Павлович. Странное дело. Если бы кто-нибудь другой отказался от вознаграждения за найденное американское кольцо, а я знаю, очень большого вознаграждения, Анечка говорила, что на наши деньги больше тысячи рублей, если бы кто-нибудь другой отказался от такого вознаграждения, то все бы об этом говорили. Некоторые люди восхищались бы таким человеком, а некоторые, может, даже осуждали его. А когда это сделал Валентин Павлович, то никто его за это не хвалит и не осуждает. Его поступок никого не удивляет. Он просто такой человек. И Олимпиада Семеновна — такой человек. И мой папа — такой человек. И я постараюсь стать таким человеком. Чтоб никто не удивлялся, если я поступлю благородно.

Но все-таки, несмотря на это мое решение быть скромной и благородной, мне стало очень приятно, когда Юлька показала Павлу Романовичу «Сказку про царя» с моим посвящением.

Павел Романович прочел вслух вступление к сказке, но его снова перебили. Пришла Викина мама. Она с подозрением посмотрела на присутствующих, а Вике сказала:

— Как ты? — И, не дожидаясь ответа, еще более понизив голос, спросила: — Еще нужно?

Викина мама незаметно для присутствующих потерла большой палец об указательный. Но я это заметила и подумала, что жест этот, вероятно, обозначал деньги.

— Нет, — неприязненно ответила Вика.

Викина мама вынула из сумки гроздь бананов и несколько апельсинов, положила их в Викину тумбочку и ушла, так ни разу и не улыбнувшись.

Фрукты, как всегда, достанутся Юльке. Вика фруктов почти не ест, а Юльке бананы очень нравятся. Но апельсинов она, по-моему, не любит и съедает их из вежливости, да еще старается подсунуть апельсин Фоме.