Это лосиный дом. Вечером лось пришел сюда. За долгий день он устал от ходьбы по глыбам. Он поглодал кору на осине, послушал лесные шорохи и улегся на мягкий снег.
Ночь спокойна. В небе светят зеленые звезды. Но если налетит пурга, лосю она не страшна. Нет-нет, да и поднимет лось голову, прислушивается к ветру: не крадется ли враг — и снова засыпает.
Проснется на рассвете. «Хороша постель», но такая постель была вчера и позавчера. Лось поднимается — пора и завтракать. Он ломает тонкую ветку осины в знак того, что он здесь был и ему понравилось, и уходит.
Хороша ночь, хорош дом, но сюда он больше не вернется — в любом месте зима приготовила ему свежую постель.
Наш домик стоит на сорок седьмом километре к северу от Ленинграда. Это на 60-м градусе северной широты, но весна у нас бывает почти круглый год.
Весну нам приносит не май, а ветер.
Пока зеленая красавица добирается до белых сугробов, до замерзших речек и скованных луж, пока она выжидает своего часа, ветер тут как тут — явился и сделал свое дело.
Он приходит из далеких южных стран. Я выбегаю на улицу. Мягкий, теплый, движется он с Финского залива, принося с собой запах морских водорослей, полуденного зноя. Я слышу незнакомый говор, портовую суету, вижу черные глаза, черные волосы, черную кожу, улыбки.
Он шумел в джунглях, терся о песчаные отмели Золотого Берега, пересекал экватор.
Он пришел к нам и за два дня расправился с зимой.
По дорогам потекли ручьи, влажный снег осел и засочился водой. На дворе запестрели лужи, а шоссе вновь зачернело мокрым асфальтом. Деревья сбросили с веток снег, радуясь приходу весны.
Я тоже рад приходу доброго друга.
У него неторопливая морская походка. Когда он прохаживается вокруг нашего дома, тонкие стены поскрипывают, а в щели пробираются холодные струйки. Во рту он держит трубку, и потому на улице то ли дым, то ли туман.
Я вижу, как он спускается по трапу, идет по ленинградскому порту, по Невскому. Он подходит к окошечку справочного бюро и спрашивает:
— Девушка, скажите, пожалуйста, как мне проехать к моему другу леснику? Он служил у нас на флоте.
Девушка поднимает удивленные глаза и говорит:
— Простите, но мы не знаем такого лесника.
— Как не знаете? — говорит мой друг. — Он очень известный лесник. Я побывал во всех странах мира, и о его лесах знают все люди: англичане и китайцы, французы и португальцы. Ну-ка, поглядите-ка лучше в свою книжицу.
Его ведет ко мне ветер Гольфстрима и наша крепкая дружба. Это мой друг боцман Кулебяка или Клим; они спешат ко мне, только из города не так легко сюда добраться.
Он будет хлопать меня по плечу, Осторожно заглядывать в глаза: не сдал ли я, не струсил, не собираюсь ли плакаться.
И убедившись, что ничего этого нет, что я такой же, как и прежде, станет рассказывать мне истории о людях, о городах, о странах.
Мы разожжем старую печь и, вдыхая смоляной запах дров, будем сидеть до утра.
Один раз в году мы с дедом становимся художниками. Топоры и пилы — наш обычный инвентарь, послушный нам и привычный, — мы откладываем в дальний угол и беремся за кисти.
В темной сырой боковушке, где хранятся продукты, старые ведра, черенки от лопат, поржавевшая рама велосипеда, нашлось место и для красок. Они лежат на самой верхней полке вместе с гвоздями и плотницким инструментом. Ярко-оранжевая охра, смолянисто-черная сурьма, красный кармин, застоявшись в банках, никак не дождутся часа, чтобы выплеснуться наружу.
Нашей мастерской становится дедова комната. Окна у нее повернуты на юг; она светлая, солнечная и веселая, как летний день.
Превратить комнату в мастерскую недолго. Мебель в ней самая необходимая: кровать, стол, скамейка. На столе — кастрюлька с вареной картошкой в «мундире» — любимая еда деда, — наждачный брусок, тетрадь с записями лесных работ. В углу у двери стоит ружье.
Дед надевает женскую кофту с огромной черной пуговицей на средней петельке; свой естественный цвет кофта давно потеряла, но за многие годы она впитала в себя такое богатство красок, что напоминает палитру. Я надеваю приготовленную на этот случай латаную тельняшку, и мы погружаемся в дело.
Удивительные люди художники — искатели на земле прекрасного! Расходятся они по дорогам, плывут на плотах, трясутся в машинах, вооружаясь кистями и красками. Одни рисуют закаты, рассветы, тихие русские речки, оттепель на проселочной дороге. Другие предпочитают заводской цех или колхозный ток; из-под их кисти выходит иная красота. Красота человеческого лица и тела — на мой взгляд — самое дорогое на свете.
Читать дальше