Николай Морозов - Юта

- Ив твой, Павел Петрович.

- Знаю: беспокоишься за моих хлопцев, укоряешь меня. Я ведь тоже раньше думал: стоит ли рисковать моими милыми ребятишками? А скажи мне, пожалуйста, как же быть-то? Оставить их в покое? Где же ты найдёшь этот покой-то? Сейчас всюду опасно, даже дома. Разве вчера этот негодяй не мог подстрелить Юту?.. Но им не запретишь делать своё дело даже с риском для жизни. Нет, не запретишь. Тут на днях имел я один разговор с Борисом Рязановым. Они не хотят сидеть сложа руки. Им дай хотя бы паршивую берданку. Горячие головы!.. Что же нам, Николай Алексеевич, остаётся делать? Они без нас такое натворят - беды не оберёшься. А может, лучше помочь им? Как ты думаешь? Головы у нас прохладнее, рассудка и жизненного опыта побольше… Что ты на это скажешь?

- Может быть…

Павел Петрович хорошо понимал Николая Алексеевича.

- Я, пожалуй, пойду, - сказал Павел Петрович, поднимаясь с табуретки. - А ты подумай.

- Думать тут нечего. План хороший.

Спустя неделю Таня уехала к партизанам. В кармане у неё лежала справка, в которой было написано по-немецки, что ей разрешается перевезти свои вещи на новое местожительство, к своему родственнику, Николаю Алексеевичу Воронову, управляющему опытным конным заводом. Справка была отпечатана на бланке, подписана самим майором Зим-лером и скреплена розовой печатью. Кроме того, Таня имела чёрную книжечку-пропуск на завод с собственноручной подписью и фотокарточкой.

Всю дорогу туда и обратно справка и пропуск оберегали её от опасности. Даже полицаи, ничего не смыслившие в немецком языке, и те отпускали её без проверки вещей, как только Таня небрежно совала им в руки бумажку с розовой печатью. Лишь однажды вечером, перед самым концом опасного путешествия, к Тане пристал красноносый парень в форме полицая. Произошло это в маленькой деревушке на глазах у немецких солдат, которые уже проверили её документы. Парень нахально схватил лошадь под уздцы и, когда та остановилась, вразвалку подошёл к Тане. Его оплывшие, пьяные глаза маслено улыбались.

- А ну скажи, красотка, что везёшь, куда едешь, почему с нами вечерок не проведёшь?

Поведение полицая испугало Таню. Что делать? Если он сейчас же не отстанет, здесь соберутся немецкие солдаты и неизвестно, чем всё кончится. Стоит кому-нибудь сдёрнуть с сиденья цветастый половичок, как обнаружится, что у старых саней новое сиденье, причём выше обычного. Не придёт ли тогда кому в голову, что сделано это неспроста, что под сиденье следует заглянуть?

Полицай вдруг грубо схватил её за плечи, дыхнув в лицо спиртным перегаром, но отшатнулся от сильного толчка. Таня вскочила с сиденья и не помня себя с размаху ударила опешившего полицая кнутом по лицу… ещё раз и ещё… Полицай заслонил лицо руками, отбежал в сторону и, утирая ладонями выступившие от жгучей боли слёзы, злобно прошипел:

- Бешеная!..

А Таня гневно выкрикнула:

- Ты знаешь, кто я? Погоди, я майору Зимлеру пожалуюсь, он тебе покажет, негодяй!

Она бросилась на сиденье, поспешно схватила вожжи и стегнула лошадь.

Было слышно, как позади хохочут над полицаем немцы.

Деревня кончилась.

Начинался лес, мохнатый, густой, вечнозелёный; зима закидала его пушистым снегом, завязила по пояс в сугробы; лес русский, свой - что ни дерево, то богатырь, готовый тебя защитить.

Последний отрезок пути Таня проехала благополучно.

Немцы замалчивали поражения, которые одно за другим наносила им Советская Армия. Газетки, выпускаемые оккупантами для русского населения, писали о переходе немецких войск на какие-то зимние квартиры, о временном затишье на фронтах в связи с лютой зимой. Даже о крупнейшем разгроме под Москвой они говорили как-то сбивчиво и разноречиво.

Люди в деревнях посмеивались, читая эти газетки.

Они больше верили написанным от руки сводкам Совин-формбюро, в которых сообщалось, что к концу февраля наши войска освободили полностью Московскую и Тульскую области, несколько районов Ленинградской и Калининской областей; что началось освобождение Украины, Крыма; что Калинин, Клин, Калуга, Керчь, Феодосия, Елец, Тихвин снова наши! Павел Петрович сам записывал сообщения Сов-информбюро, а переписывать и распространять сводки поручал парням и девушкам из своей группы.

Ранней весной, когда солнце подсушило дороги, по деревням поползли немецкие солдаты. Они забирались в курятники, в клети, в печки, охотились по избам за продуктами и скотом, а тех, кто сопротивлялся этим грабежам, расстреливали. Держать рацию в залавке у Павла Петровича дальше было нельзя. Борис Рязанов предложил переправить её в лесную сторожку деда Архипа, старого охотника, которому Борис приходился племянником. Павел Петрович долго думал над этим предложением - уж больно горяч был Борис, - но потом согласился: другого выхода не было.