Борис Никольский: Дети до шестнадцати

«Взрыв смеха потряс воздух», - так пишут в подобных случаях.

«И чего гогочут! И чего гогочут!» - говорит дворничиха, тетя Катя.

А из окна напротив, со второго этажа, выглядывает пожилая женщина и сердито смотрит на нас. Лицо у нее очень недовольное, но она не делает нам замечания, молчит, наверно, думает: «Свяжись только с ними, а потом одному богу известно, что они могут вытворить. Пульнут камнем в стекло, и иди доказывай, кто разбил...»

Напрасно она так думает. Мы вовсе не собираемся пулять камнями в окна. А если громко хохочем, так просто оттого, что нам весело. Весело и хорошо стоять вот так вместе и чувствовать себя сильными - попробуй-ка тронь только кто-нибудь - и независимыми, и знать, что каждый из нас защитит другого. Как это поется в песне: «Если радость на всех одна, то и беда одна…» и потом еще: «Другу уступит друг - место в шлюпке и круг». Мне очень нравится эта песня, я могу ее слушать хоть пять раз подряд.

Так мы стоим обычно и разговариваем или слушаем «Спидолу» часа полтора, два, пока не надоест, а потом, если не отправляемся все вместе в кино, расходимся по домам - кто готовить уроки, кто смотреть телевизор…

Чаще всего к этому времени возвращается с работы из института мой отец.

Я вижу, как останавливается у ворот светло-зеленая «Волга» - это машина директора института, он живет недалеко от нас и обычно завозит отца домой, вижу, как выходит из машины отец, как прощается он с директором, чуть приподнимая шляпу, как идет потом он по двору, прямой и высокий, с большим коричневым портфелем в руке. И я прощаюсь с ребятами: «Пока! До завтра!» - и иду домой вместе с ним.

- Ну, какие новости? Как дела в школе? - спрашивает отец, пока мы поднимаемся по лестнице.

- Порядок! Пятерка и две четверки.

- Лучше бы наоборот, - замечает он. - А? Ты как думаешь?

Конечно, лучше бы, но что поделаешь, если я никак не могу угодить нашей англичанке своим произношением. Впрочем, об этом я не говорю вслух. Мой отец не любит, когда я жалуюсь на учителей. Помню, однажды, это было еще в четвертом классе, я получил тройку за диктант. Это была первая тройка в моей жизни и, главное, несправедливая. Я сделал всего три ошибки, другим за три ошибки учительница ставила четверку. Я пришел домой и, когда стал рассказывать обо всем, что произошло, не выдержал и заплакал. Тогда с нами жила папина двоюродная сестра, моя тетя, она расстроилась не меньше меня, схватила тетрадь и хотела тут же бежать в школу. «Успокойся, - сказал ей отец. - И, пожалуйста, никуда не ходи. Не надо, чтобы мой сын с детства привыкал винить в своих неудачах других людей. Надо винить прежде всего себя. Если бы он написал работу безукоризненно, он бы не получил тройку. А раз в диктовке есть ошибки, стоит ли обвинять кого-то?»

Этот случай я запомнил надолго.

Дома отец первым делом просматривает почту. Сегодня ему принесли две бандероли, письмо из Минского университета и маленькую заграничную открытку с австралийской маркой.

«Dear sir Ovsjannikov!» - написано в открытке сверху. Хотя я и не учусь в специальной школе, как Эрик, и у меня всего лишь четверка по английскому, эту-то строчку я могу перевести.

«Дорогой сэр Овсянников!»…

«Сэр Овсянников!» - смешно…

Оказывается, какой-то австралийский ученый просит выслать статью о последних опытах моего отца.

Мой отец - биолог. Стоит мне кому-нибудь сказать об этом, как я сразу слышу в ответ: «А-а… Лягушек режет?» Как будто нельзя быть биологом и не резать лягушек! Словно у биологов и нет других занятий! А вон сколько разных направлений теперь в биологии: биохимия, биофизика, микробиология, цитология, да все я и не знаю! Как-то я заходил к отцу в лабораторию, так у них там каких только приборов нет! Один электронный микроскоп чего стоит! И мой отец, например, хоть и биолог, а хорошо знает высшую математику. Знает физику. Говорит на английском, немецком и французском. В радиоаппаратуре разбирается не хуже инженера. Вот тебе и лягушки! Его, оказывается, даже в Австралии знают. Рассказать ребятам - небось и не поверят. ..

Отец распечатывает бандероль и тут же, стоя у письменного стола, начинает просматривать журнал. Журнал напечатан на толстой глянцевитой бумаге и почему-то пахнет аптекой.

- Хм, интересно, - говорит отец. - Интересно. - И садится.

Я знаю, что если сейчас он увлечется, потом его будет не оторвать, пока не дочитает до конца.

- Папа, - говорю я. - Чуть не забыл. К тебе тут приходил сегодня какой-то мужчина…

- А? - отрывается отец от журнала. - Кто приходил?