Анна Вербовская - Летуны из Полетаево, или Венькины мечты о синем море

Долго так они летели. Может, три дня. А может, неделю. День прогонял ночь и гасил звёзды. Солнце сменяло луну. Холмы чередовались с долинами. Потом и они исчезли, уступив место чему-то огромному, коричневому, непонятному. Как будто сердитый великан в сердцах скомкал необъятный лист бумаги и так его, скомканный, и выбросил за ненадобностью.

- Что это? – удивился Венька.

- Горы! – крикнула бабушка Серафима, - Ты дальше, дальше смотри! Вперёд!

А там, впереди… О! неужели?

У Веньки сердце замерло, ухнуло, подскочило вверх и забилось часто-часто.

- Ах! – ахнул Венька, завидев вдали бескрайний ярко-синий простор, и головой врезался прямо в зад резко затормозившей Матрёне.

Глава 21. Старуха с разбитыми корытами.

Море оказалось точно таким, каким и представлял его себе Венька.

Оно бриллиантами сверкало на солнце, играло шипучими волнами, радостно пенилось, облизывая берег.

Берег был сплошь усыпан гладкими круглыми камушками – галькой.

На гальке, вытянув в сторону моря усталые ноги, сидела и пряла пряжу высокая суровая старуха с прямой спиной и в белом платочке.

- Старика своего жду, - мрачно сказала старуха в ответ на расспросы полетаевских жителей, - на Акулий утёс пошёл невод закидывать.

- Уху на ужин планируете? – уточнила деловитая и хозяйственная Серафима.

- Золотую рыбку на желание.

- Не советую, - улучив момент, шепнул старухе Венька, - У разбитого корыта останетесь.

- Вон их сколько, - скорбно кивнула старуха куда-то вдаль, в сторону ветхой землянки, - Уже складывать некуда.

Венька поглядел, куда она показывала, и ахнул. Весь двор, и вокруг, за забором, и дальше, сколько видел глаз – всё было завалено старыми, растрескавшимися и разбитыми вдребезги корытами. Они были сложены в штабеля высотой с дом. И на землянке сверху лежали, прямо на продавленной крыше. И, прислонённые к изгороди, проломили её в нескольких местах.

- Куда вам столько? – удивился Венька.

- Мне не надо, - тяжело вздохнула старуха, - Только он каждый день тащит и тащит… тащит и тащит… тащит и тащит…

В это время вдалеке, у спрятанного за туманом утёса, появилась высокая худощавая фигура. В одной руке она держала невод, в котором что-то блестело на закатном солнце и отчаянно трепыхалось. Другой рукой фигура придерживала прямоугольный тёмный предмет, с натугой волоча его по берегу.

- Ну, вот! – скорбно произнесла старуха, - Опять!

Меж тем фигура приближалась, приближалась и в конце концов превратилась в статного белобородого старика, одетого в выгоревшие на солнце штаны и холщовую рубаху.

- Бог с тобою, золотая рыбка! – пропел старик в сторону невода, запустил в него руку и вытащил на божий свет изумительной красоты и размеров рыбину, - Твоего мне откупа не надо…

- Не надо…, - горьким эхом прошелестела старуха, с кряхтением поднимаясь на ноги.

- Ступай себе в синее море. Гуляй там себе на просторе.

- Гуляй-гуляй, - подтвердила старуха, отобрала у старика корыто и тяжёлой старческой поступью направилась к землянке.

Старик поворотился к морю, размахнулся, зашвырнул рыбу куда подальше. Почесал в затылке, задумался о чём-то своём, потряс головой и тоже поплёлся к своему ветхому жилищу.

Глядь! На пороге сидит его старуха, а перед нею разбитое корыто.

- Вот так и живём! – приветствовал он только что замеченных им полетаевских гостей, рассевшихся на пороге рядом со старухой, - Что загадали, то и получили. Мечты, как говорится, сбываются! И вы, дорогие гости, присоединяйтесь.

Глава 22. Край исполненных мечтаний.

Вот так и вышло, что поселились полетаевцы у старика со старухой в землянке, как в гостинице. И зажили там все вместе припеваючи.

Старик ежедневно отправлялся на Акулий утёс удить рыбу. Старуха пряла свою пряжу.

Бабка Нюра водолазный костюм с фотоаппаратом на барахолке приобрела и расхаживала в нём по морскому дну – пузыри пускала и подводную флору и фауну изучала и фотографировала.

Матрёна устроилась в местный театр оперы и балета. Примой там стала, фуэте каждый вечер на сцене крутила и аншлаги невиданные собирала.

Серафима открыла на пляже кафе. Беляши пекла, шашлык на углях делала – отдыхающим и всяким командировочным по сходной цене продавала. Как оказалось, это и было её заветной мечтой. Только она до поры до времени никому об этом не говорила.

- Я пеку, люди радуются, - хвасталась бабушка Серафима, - Радуются да ещё деньги за это платят. Я деньги получаю, радуюсь ещё больше и ещё лучше, соответственно, готовлю. Люди покупают, ещё больше денег платят, радуются безмерно. Я с этой кучей денег иду на базар, ещё больше продуктов закупаю, больше готовлю. Люди больше покупают, больше едят, больше радуются и больше денег платят. Я…