Анна Вербовская - Летуны из Полетаево, или Венькины мечты о синем море

- Что за экскремент? – переспросила непонятливая бабка Нюра.

- Проверка, - пояснил домовой, - То есть опыт. Провожу взаимосвязь между Вениамина Ивановича летучестью и силой произведённого мною удара. То есть как высота и угол подъёма зависят от громкости звука и уровня его звуковых децибел.

- Де… что? – тихо поинтересовалась Нюра у бабки Матрёны, - Ничего не понимаю, что говорит.

- Дебил, говорит, - объяснила ей бабка Матрёна.

- Кто?

- Про себя это он. Очень само-критичный.

- Само-вольные вы что-то! – рассердился домовой, - Само-управством занимаетесь! Мешаете само-учить!

- Учи! – фыркнула Матрёна, - Кто не даёт?

- Я и учу! – сказал Добрыня, - Ты теперь, Вениамин Иванович, туда-сюда по воздуху ногами пройдись и руками загребай, как вёслами.

- Не могу-у-у, - проскулил из-под потолка Венька, - Не получается.

- От Данилова-дантиста вон как по всей избе удирал, еле тебя поймали.

- Так я его щипцов испугался!

- Стало быть, Вениамин Иванович, придётся тебя как следует напугать.

- Это ещё зачем?! – возмутилась бабушка Серафима.

- Исключительно для дела. Вениамин Иванович, он ведь от стуку воспаряет, а от испугу туда-сюда летать начинает. Факт, наукой непознанный и необъяснимый, но установленный фигурально и доказанный экспериментально. Лично мной.

- Экс… пери…, - забормотала бабка Нюра, - опять ничего не поняла.

- А чего тут понимать-то? – встряла бабка Матрёна, - Испугаем сейчас Вениамина Ивановича до полусмерти. Он со страху-то штаны перепачкает и торпедой от нас усвистит.

В общем, стали все по очереди Веньку пугать и страшным страхом стращать. Исключительно для дела. Никакой-такой личной неприязни.

Глава 16. Страшный страх, ужасный ужас.

Первым вызвался пугать Пантелеймон.

- Мне ещё на станцию за почтой…, - извиняющимся тоном объяснил он, - тороплюсь очень. Так что, Вениамин Иванович, не обессудь.

Пантелеймон подставил поближе табуретку. Залез на неё прямо в лаптях. Шевелюру зелёную растрепал как следует. И потянулся к Веньке ушибленным носом, со временем пожелтевшим и похожим теперь уже не на сливу, а больше на сухой осенний лист.

- Р-р-ры-ы-ы!!! Страшно?

- Хи-хи!

- Не стра-а-ашно?!

- Да кто тебя боится, дурья башка? Ты даже с собственным домовым справиться не можешь! – не выдержала бабка Матрёна, - А ну, дай я страшный страх покажу!

Матрёна подхватила юбки, оттолкнулась ногой, ввинтилась юлой в воздух, затрясла щеками:

- Бр-р-р-р-р-р!!!

- Хи-хи-хи!!! – захихикал Венька.

- А вот так?

Она растянула руками в стороны свой и без того огромный рот. Оскалила кривые зубы. Высунула толстый малиновый язык.

- Ш-ш-шашно? – прошамкала шепеляво.

- Хи-хи-хи!!! Ха-ха-ха!!! – затрясся от смеха Венька.

- А вот я сейчас такой ужас устрою!

Бабка Нюра схватила со стола деревянную ложку и принялась размахивать ею перед самым Венькиным носом. Не дождавшись нужного результата, облетела его со всех сторон и стала этой самой ложкой тыкать Веньку в его упитанные бока.

- У-у-ужа-а-асно-о-о?!!! – ведьмой выла над Венькиным ухом бабка Нюра.

- Ужа-ха-ха-ха!!! – смеялся Венька, - Ужасно щекотно! Ха-ха-ха!!!

- Какая-то побочная реакция, - задумчиво почесал в голове Добрыня, - Вместо сильного страха у подопытного возникает неудержимый смех…

- Сейчас я Вениамину Ивановичу стихи свои почитаю, - предложила свои услуги бабушка Серафима, - Очень кошмарные. Из раннего.

Она торжественно встала посреди избы. Руку отвела в сторону – вошла в образ. И завыла толстым басом:

Буря мною небо кроет, как чурбан меня вертя.

Поломает, не отстроит. Испугайся ты, дитя!

Полоумная старушка жуткой юности твоей

Врежет страшной колотушкой,

И прискачет…

- М-м-м-м-м…, - Серафима закатила к потолку глаза, целиком погрузившись в поиски забытой рифмы, - Пантелей? Дуралей?

- Бармалей! – подсказал с потолка Венька, - Вы снимать-то меня отсюда, хи-хи, будете?

- Последнее средство! – подскочил с лавки домовой, размахивая своей мухобойкой, - Представь, Вениамин Иванович, что ты муха!

Добрыня размахнулся, что есть силы, и…

Бам-м-м-м-м-м-м-м!!! – прокатилось по небу, стекая вниз, к земле, и отскакивая горохом от крыши.

- Ты, Д-д-добрыня, д-д-давай не д-д-дури, - дрожащим голосом попросила Серафима.

- И не ду-ду-думаю…, - тоненьким голоском ответил ей Добрыня.

Ба-ба-бах-х-х-х-х-х!!! – ударил за окном ещё один страшный раскат грома.

- Что творится! – пропищала бабка Нюра и от испуга залезла к Матрёне за пазуху.