Макс Бременер - Пусть не сошлось с ответом!.. Присутствие духа

- Она, как беженка, да? - сказала Маша, а Прасковья Фоминична не то ахнула, не то всхлипнула, дивясь тому, как всё дети помнят, и печалясь о том, как много неподходящего запало уже в детскую память.

- Я могу тебе что-нибудь нарисовать, - сказал Воля, когда тетя Паша вышла. (Екатерина Матвеевна просила его развлечь Машу.) Он помнил, что обещал Маше найти бабушку, и понимал, что Маша этого не забыла, но не стал об этом говорить. - Что тебе нарисовать, а?..

Маша чуть заметно пожала плечами.

- Я умею рисовать самолеты, пароходы!.. Белых медведей умею рисовать, волков! - перечислял он с поддельной живостью. - Что угодно тебе могу…

- А что ты лучше всего умеешь рисовать? - спросила Маша.

- Лучше всего дома, - ответил он так, будто это само собой разумелось. - Я ведь хотел поступать в архитектурный…

Маша быстро спросила:

- А можешь мой дом нарисовать? Можешь? В котором я жила…

Воля взял карандаш и принялся точить его.

- Ты мне скажи, где он, дом этот? Сколько в нем этажей?

- В Москве, - ответила Маша. И, не делая промежутков между словами, произнесла скороговоркой, затверженно, как считалку: - Малая Молчановка, восемь, угол Большого Ржевского.

- Вот ты где жила?! - В пору, когда отец служил в Москве, Воля не раз ходил с ним по Молчановке. - Я этот дом, кажется, помню. Я его, по-моему, хорошо помню! Сейчас нарисуем… попробуем нарисовать…

Он представил себе большой, серого камня шестиэтажный дом с целой строчкой римских цифр на фронтоне, с зеркальными стеклами высокого подъезда, со статуями в округлых нишах на уровне третьего этажа, с балконами, балкончиками, «фонарями»… Воля еще не закончил рисунка, когда Маша в волнении закричала, тыча пальцем в бумагу:

- Это наше окно, это было наше окно! - Она провела пальцем по створкам нарисованного окна, коснулась Волиной руки: - А там… то, что за окном, ты нарисуй!.. Нашу квартиру…

- Я ведь в ней не был…

Маша заплакала.

То, чего Воля не мог воскресить, то, что было когда- то за этим трехстворчатым окном, само возникло перед нею. Она все вдруг вспомнила: тарелку, из которой кормила ее мама, свою чашку с котом в сапогах, которая потом разбилась, свои первые измятые книжки с картинками в пятнах от каши и киселя, и себя, зажмурившуюся что есть силы, кричащую: «Мыло в глаза…», и руки мамы сквозь мохнатое полотенце, и ее голос: «Боже, какая драма! Ах, какая драма, вы подумайте!..»

«Не надо было рисовать дом, - думал Воля, успокаивая Машу, - надо мне было нарисовать что-нибудь другое…»

Перед уходом в Нагорный переулок он торопливо сказал:

- Я вернусь скоро, и мы тогда поиграем во что-нибудь, вот Кольку тоже в игру примем…

Ничто не помешало ему дойти до Нагорного переулка и очутиться в его полумраке незадолго до того часа, когда узников гетто вели тут с работы.

Воля отдышался и огляделся. Трехэтажные дома по сторонам переулка были словно бы наклонены друг к другу, так что крыши их почти сходились над мостовой. Мостовая - шириною в две железнодорожных колеи - была пуста, а на плитах тротуаров, как на перронах, стояли люди с узелками в руках и смотрели вперед, вдаль. Но ни станция, ни вокзал не вспоминались тут. Казалось, этот узкий переулок, ничем не огороженный, откуда каждый мог уйти, был предвестием и преддверием тюремной замкнутой тесноты гетто, начинавшегося в ста шагах.

Вероятно, люди, стоявшие на тротуарах в ожидании, знали друг друга, по крайней мере в лицо, потому что на Волю несколько раз оглядывались, как бы смекая, зачем тут оказался впервые этот мальчик. Он вынул из кармана картофелины, бурачки, которые дала ему Екатерина Матвеевна, подержал на ладони, завернул старательно в плотную бумагу. И когда через минуту поднял глаза, никто больше - ни в упор, ни вскользь - не смотрел на него с вопросом.

Вместе с другими он вглядывался в ту сторону, откуда из-за изгиба мостовой должна была появиться колонна узников. Как другие, он переминался с ноги на ногу, изредка делал несколько шагов, по очереди согревал дыханием руки. (Было холодно, мглисто - минувшей ночью ударили первые заморозки.) На лицах ожидающих Воля пытался прочесть: намного ли запаздывают с работы узники, случалось ли такое в предшествующие дни?.. Нарушить молчание он не решался.

Среди тех, кто окружал его - стоял рядом или чуть поодаль, приближался и отходил, шагая по тротуарным плитам, - мелькали люди, виденные им когда-то прежде, но он не делал и маленького усилия, чтобы сообразить, где видел их, кто они: ожидание следующего мига, когда он увидит Риту, поглощало его без остатка. Миги сменяли друг друга - первый, второй, сотый, тысячный, - Воля встречал каждый, не пропуская ни одного, и каждый был пуст.