Раджаб Амонов - Весна в краю родников

— Поделиться-то не жаль, но если нечем? Тогда никто и не взглянет в твою сторону, тебя и за пса не сочтут! — сказала однажды наша соседка тетушка Бибия́к, когда женщины собрались у нас посудачить о том о сем.

— Верно, верно! — вступила в разговор тетя Фатима. — Ни одного нищего я от ворот не отпустила без куска. Да что там нищие! Знакомые придут по делу, не хотят зайти, торопятся, так ведь и им непременно вынесешь на подносе пару лепешек. Кто из нас так не делает? Обычай… Но вот что вы мне скажите: как быть, если твоя собственная рука пуста и ты не можешь ничем поделиться? Права сестрица Бибияк: тебя и за собаку не сочтут! Ославят за то, что не вышла с подносом к путнику! Разве не так?

— Так, да не так… — произнесла моя бабушка. — Я больше согласна с Бибиойшой: не о бедности нам рассуждать надо, а о скупости. Голодные времена ушли. Советская власть как говорит? Не ленись, работай — и будешь сыт, будешь всегда иметь свой кусок… Но иметь — полдела, а вот уметь поделиться… Это и должно быть делом нашего сердца! Верно сказала Бибиойша о скаредах: черствые у них сердца. Бывают ведь такие люди, что скорее дадут заплесневеть ломтю, чем протянут его голодному… В почете не тот должен быть, кто лепешку имеет, а тот, кто поделится ею с неимущим!

Хлеб… Хлебом жив человек. Хлеб радует. Хлеб учит. Когда уходит гость, хозяин или хозяйка предлагают ему, как бы он сыт ни был, лепешку: «Возьмите с собой! От такого ведь не положено отказываться…» Если гость уклоняется, ему говорят поучительные слова, напоминающие о святости дара: «Хлеб велик или ты велик?» После этого уже нельзя отказаться. Надо хотя бы надломить лепешку и съесть кусочек.

Каждый вечер у наших ворот раздается голос пастуха: «Оши халол! [26] Оши хало́л — дословно: честная, правдивая пища, то есть честно заработанная. Плата пастуху за труд. Честный хлеб полагается!» Я тотчас выношу ему лепешку; опаленный солнцем человек в поношенной одежде кладет хлеб в сумку и, постукивая палкой, идет к следующим воротам, чтобы и там напомнить: «Оши халол!»

— Почему так? — допытываюсь я у бабушки. — Он имеет право требовать?

— Люди должны дать ему… От чистого сердца дают! Ведь он служит людям. День-деньской он пасет чужой скот, с утра до вечера в степи, и под солнцем горячим, и под дождем… И нашу козочку пасет. Он помощник каждому дому. Как же не дать ему что-нибудь со своего очага? Тепло очага даем. Ты разве не видел, как некоторые люди стараются съесть кусочек от лепешки пастуха? Это чтобы приобщиться к добру. Тоже «оши халол».

Хлеб величественнее всего. Он «старше» всех. Вот что я хочу сказать такими словами. При появлении старшего по возрасту у нас все встают, чтобы выразить почтение к его годам. Но если этот старший подсел к накрытому дастархану, то никто не встает: здесь «старший» и самый почитаемый уже есть. Это — хлеб.

Хлеб отпугивал злые силы. Хлеб не давал торжествовать неправде. Так твердили нам взрослые. И мы этому верили.

В детстве я наслушался сказок о джиннах, оборотнях, дивах и пери [27] Джинн, див, пе́ри — персонажи народных сказок. . До того наслушался, что мне стали сниться страшные сны. И начал бояться темноты.

— От человека, имеющего при себе хлеб, джинны и оборотни за версту убегают! — сказала мне однажды бабушка.

С тех пор я не забывал сунуть в карман или за пазуху кусок лепешки, если отправлялся куда-нибудь вечером. И в мое сердце вселялись бесстрашие, отвага.

О том, что клялись у нас хлебом, я уже говорил. Это делали не только взрослые, но и мы, дети.

Однажды мы играли в орехи, Бозор нацелился было своей битой, как в этот миг появился Гани и накинулся на Бозора. Схватил его за воротник и грозно спросил:

— Что ты про меня наговорил Мухаммади? Отвечай!

— Зачем выдумываешь? Отстань… — тщетно вырывался Бозор.

— Нет, ты сказал, что я грозился поколотить Хасана. Говорил ты Мухаммади такую неправду про меня?

— Нет! Хлеб меня накажет, если я говорил такое!

Гани тотчас отпустил Бозора. «Хлеб накажет» или «Хлеб пусть меня ослепит, если я вру» — это были страшные клятвы. Мы верили, что лжецы, предатели, трусы и вправду будут наказаны, если клятва окажется лживой.

«Да как же вы можете мне не верить, если перед нами хлеб лежит!» — такое восклицание я не раз слышал в детстве от сидящих за дастарханом.