Анастасия Перфильева: Помпа

Но вот если бы разложить по порядку всё, что перечувствовала и передумала Галюха до приезда и с приездом сестры-москвички, получилась бы примерно такая картина.

До приезда. Волнение и смутная гордость. Как же, объявилась родственница, да ещё из столицы! Какова она? Кем себя покажет, приехав к ним, в неизвестную Изюмовку? Самой бы ей, Галке, в грязь лицом не ударить… Хоть и повидала кой-чего, пока ездила с батей и мамой по стройкам, а всё равно тревожно.

После приезда. Гостья — так себе. Вроде больше про свои достижения, английскую школу, гитару да моды болтает, а на их будничную жизнь с презрением поглядывает. Нет, что-то не по душе! Задавала порядочная…

Позже. А в общем, ничего. Случилась неприятность — к ней, Галке, прибежала поделиться, «в жилетку пореветь», как говаривала тётя Дуся…

Своя, значит, всё-таки. Родная. Кровная! В обиду её нельзя давать. А полюбить — можно, хоть сперва и скрытно. Подружкой может стать настоящей! Затаённые мысли бы ей поверять, помечтать, поделиться…

Тут, правда, в отношении Гали к Юльке очень скоро, почти с первого дня приезда, вклинилось совершенно новое чувство — ревность. Галя считала так: если подружки, то одна другой всё должна открывать. Без утайки, до донышка! Если подружки, то уж безразлучные! А в Юльке она очень быстро приметила тщательно скрываемое восхищение старшим братом, Петром. И заревновала. То ли Юльку к нему, то ли его к ней. Словом, раздвоилась. Смеет ли Юлька относиться так к Петру? Ведь только ей, Галке, дозволено следить за ним, жить его интересами, помогать, слушаться с первого слова… А с другой стороны, разве это восхищение зазорно? Что там Юлька! И Жанна расцветает, завидя Петрушу!

Галя очень гордилась любовью молоденькой красавицы фельдшерицы к своему брату. Особенно сейчас. Потому что в тот вечер, накануне ночного Юлькиного побега, в семье Лукьяненок произошло ещё одно важное событие… Но о нём — позже.

А пока снова о Юльке.

Раз уж она лучшая Галина подружка, раз они душа в душу, и стихи заветные вместе читали, и помпу разыскивали, а после ставили, и твисту её Юлька учила — раз так, чем же объяснить, что Юлька одна ночью удрала на водохранилище купаться? Какое там купанье! Не верила в него Галюха ни вот на столечко… Были тут, конечно, ещё причины. Не только то, что Пётр разнёс Юльку в пух и прах. Справедливо разнёс — чего уж там!.. Так почему же она не разбудила ночью, не подошла? Галя-то ведь за Юльку страдала, пока не заснула от усталости каменным, мёртвым сном! Галя-то ведь ждала, что Юлька поделится с ней своими мыслями, горем, переживаниями как с НАСТОЯЩИМ ДРУГОМ. И вдруг утром, открыв глаза, узнала от встревоженных родителей, что Юлька взяла и куда-то сбежала!

К тому же Галюху грызла совесть. Выдала ведь она сестру в то утро! Предательницей стала, вот кем… Взбудораженная Юлькиным исчезновением, когда мать с отцом и бабушка строили догадки, Галя, не выдержав, сказала:

— Может, она ещё знаете с чего убежала? Комнату у нас в доме приезжей курортнице посулила сдать! Да, да, той, что открытку присылала. Теперь, может, испугалась да и…

— Как это — сдать? — не поняла тётя Дуся. — Зачем? Кто просил? Ох безобразница, управы на неё нету. А ну выкладывай всё начистоту!..

Галя и выложила, проклиная свой язык, путаясь и вспоминая Юлькины слова у сарая с червями. Мать с отцом только гневно переглядывались. Баба Катя молчаливым присутствием как бы подтверждала сказанное.

— Ладно. Как в доме самовольничать — об этом мы с ней ещё особо потолкуем, — решила расстроенная тётя Дуся. — А сейчас шукайте мне её хоть под землёй!

Не медля больше ни минуты, Галка бросилась «шукать».

Не вслед за умчавшимся в город Петром, а в противоположную сторону. Что, если Юлька подалась в горы, к Агармышу? Босая, растрёпанная, бежала Галюха по тропке среди валунов. Ежевика и шиповник хватали её колючками, мелкие камни сыпались из-под ног.

— Юлька! Юлька-а!..

Звонкий голос эхом раздавался вокруг. Перевела Галя дух лишь на гребне высокого холма. Нету! Нигде. Не мелькнули вдали знакомый сарафан или бриджи, не принёс ветер ответного: «Здесь я, Галюшка!»

Справа в долине притулилась под красной крышей молочная ферма. Дальше — птичья; возле неё словно снегу насыпано — бродят куры с утками. Выше Юлька не побежала бы! Там — лес, настоящий, непролазный лес, в каком партизанили наши во время войны. А если побежала? Нет, она же трусиха…

— Юлька! Сестричка! Милка-а!..

По-прежнему тихо, пусто. Бычков с фермы пастись выгоняют, карабкаются из-за ограды по склону… И вдруг Галя замерла, пристально вглядываясь в подёрнутую синей дымкой, такую знакомую, открывшуюся сверху даль.