Гумер Баширов - Родимый край - зеленая моя колыбель

— Не то в лапти лошадь обул? — предположил Хисам и засмеялся. — Ей-богу! Ни следов тогда, ни стуку…

Сэлим испуганно посмотрел в ту сторону, где исчез Сальман.

— У ночи, говорят, сто одно ухо, — сказал он шепотом. — Не болтайте лишнего! — И добавил: — Может, цепью заменить путы?

— Думаешь, спасешься цепью? Он их вмиг сорвет, охнуть не успеешь!

— Не дрожи! Путный вор свою деревню не обижает!

Хисам взял длинную палку, поворошил костер. Сучья задымили, зашипели и, вспыхнув, охватились пламенем. Смуглое продолговатое лицо Хисама запылало медью в отблеске костра и стало еще пригожей.

— Когда мы шить к башкирам ходили, у одного бая иноходца увели. Тоже в цепях был. Да в каких!

Стоило Хисаму в воспоминания пуститься, как все приумолкли, даже задремавшие было мальчишки про сон забыли.

— Под четырьмя замками держал, — продолжал Хисам. — И ноги цепями опутал. Редкостной красоты был иноходец!

— Как влезли? — нетерпеливо высунулся Шайхи. — Увели-то как?

— Ежели вор задумал, непременно уведет. Собаке яду подбросили, разобрали заднюю стену конюшни, а цепи в издевку на щеколду ворот повесили.

— Гнались хоть за ними?

— Догонишь их!

— Ежели у бая одним конем меньше станет, мир для него не рушится, — подал голос Ахат. — А вот украдут у бедняка, тогда конец! Ложись и помирай!

Уж если в разговор вступил Ахат, Сэлим не упустит случая куснуть его. И тут не стерпел!

— То-то иные люди лошадьми не обзаводятся, — ухмыльнулся он, — в батраки идут. Конокрадов, стало быть, боятся.

Ахат вскочил и, набычившись, пошел на Сэлима. Тот давай бог ноги — к лесу побежал и, оглядываясь, выкрикивал на ходу:

— Батюшки! Да разве я про тебя? Уж ты слишком… Думаешь, батыр сабантуйский, так тебе все дозволено…

Хисам с Закиром пожурили их.

— Не пристало, — сказали они, — джигитам, вроде ребятни, цепляться по пустякам.

Ахат не погнался за Сэлимом, но погрозился:

— Упредите этого вонючего хорька. Ежели не придержит язык, ей-богу, как цыпленку, шею ему сверну!

— Ладно, свернешь, — заявил Хисам, словно соглашаясь с тем, что Сэлиму следует свернуть шею. — Другое время для этого найдется.

А Закир все посматривал в сторону березняка, прислушивался и, видно, не услышав ничего, головой покачал.

— Вот ты насчет лаптей говорил… — начал он, обращаясь к Хисаму. — Прошлым летом возвращался я затемно с мельницы. Вдруг рядышком лошадь всхрапнула. Я — на межу. Присел на корточки, смотрю — из овина выводят гуськом четырех коней.

— Из чьего овина? — спросил Шайхи, подаваясь вперед, точно был готов влезть в рот Закиру.

— Разве разглядишь? Темно. И один я был. Та ли забота? Наутро русские мужики из Пановки прибежали, да где там! Только следы лаптей на тропках остались.

Никто не спал, стало как-то тихо. Мы растянулись на бешметах и, подперев руками голову, не отрываясь глядели на Закира. Что-то еще он расскажет?

Однако Закир больше не проронил ни слова.

Звезды в небе будто туманом окутались, притускнели. Закир опять уставился на них, задумался. Когда поблизости все захрапели, он повернулся к Хисаму, который лежал с того боку, спросил шепотом:

— Ахат давно смылся? Я и не заметил даже.

— Давно!

— Не жениться ли он задумал?

— Кто знает, может, и задумал.

Я чуть не вскочил с места. Не к моей ли апай он поехал?

Хисам с Закиром продолжали шептаться, Ахата жалели.

— Пора бы ему жениться, да кто пойдет? Где ютиться будут? На что надеяться?

— Это верно. Ведь всем вышел: и силой и сноровкой. Работа в руках горит. Жениться бы да жить в удовольствие. Эхма!

— Все есть, богатства нет. А без богатства и счастья нет.

— Счастья у того нет, кто честным путем идет. Вон тот востроглазый… — Закир настолько приглушил голос, что я, как ни старался, дальше ничего не мог разобрать.

— Вот окаянный! — проговорил уже громче Хисам. — Да как ты разглядел?

— Когда он здесь валялся, я отполз в кусты и стороной тихонько прошел, поглядел.

— Конь-то каков?

— Белый, с длинной гривой. За один погляд жизнь отдать можно!

— О-от нечестивец! Загребет денежки, а?

Не выдержал я, потянулся к уху Закира:

— Что ж ты меня с собою не позвал?

Видно не понравилось Закиру, что я разговор их подслушал, не ответил мне.

А белый конь будто так и стоял передо мной, навострил уши, горящими глазами поводил. Вот его тонкие ноги чуть подогнулись, и он медленно взлетел в воздух, а густая грива колыхалась волной…