Николай Попов - Абанер

— Ну, ну, давай стихи! — засмеялся парень и взял тетрадь в клеенчатом переплете.

У Сережи захватило дух. Вот сейчас решится его судьба! Парень читал что-то чересчур медленно, неопределенно гмыкал, с шумом втягивал ноздрями воздух, словно хотел понюхать стихи, а по скуластым щекам, перекатываясь, бегали желваки. Раза два в комнату заглядывала очкастая Рита, корчила кислую рожицу и бесшумно закрывала дверь, а он все листал страницы и жевал губами.

Наконец он откинулся на спинку дивана и снова стал простецким парнем.

— Знаешь, Сергей, что? Стихи у тебя плохие.

Сережа чуть не подскочил с дивана.

— Плохие, — безжалостно повторил парень и добродушно улыбнулся. — Образов настоящих нет. Книжное, наносное, чужое.

— Но ведь вы печатали… — только и смог выговорить Сережа.

Веселые глаза редактора стали грустными.

— Разве мало печатается посредственных и даже плохих стихов? — Он тронул Сережу за плечо и опять развеселился. — Ты не обижайся, Зорин, ладно? Давай почитаем вместе. Ну, вот хоть эти строчки.

Разве можно так писать?..

— Почему же нет? — ничего не понял Сережа.

— Так ведь рожь колосится зеленая. А где ты видел зеленую зарницу?

Сереже стало стыдно. Как он раньше об этом не подумал?

— А чего ты про новую деревню нагородил?

«Парным душистым молоком!..» Экий ты, право! Да ведь не у каждого бедняка есть, что водой запивать. Бывает и хлеба-то нет.

Сережа сидел, как прибитый. Все, о чем говорил этот скуластый, похожий на цыгана парень, была правда, и ее увидел Сережа только сейчас.

Тут в комнату вбежала Рита и, размахивая руками, заговорила о какой-то верстке, которая никак не вмещается в полосу.

— Погоди, Риточка, сядь, посмотри стихи Зорина.

Потом пришел еще какой-то паренек с бритой головой и трубкой в зубах, медлительный, неразговорчивый, и они стали читать Сережину тетрадь втроем. И все трое сказали: стихи жидковаты, печатать нельзя, но способности у автора есть.

— Это, Зорин, стихи не твои. Не ворованные, но не твои, — глянул на Сережу бритоголовый и, наверно, в десятый раз разжег трубку, которая все время гасла.

У Сережи пересохло горло. Его судили почти такие же, как он, ребята, но они знали больше, и не верить им было нельзя. Рите, кажется, стало жалко поэта.

— А не очень мы того?.. Не чересчур? Ты, Жора, отчаянный придира. Тут есть хорошие строчки. Рожь может колоситься, как зарница. И зарница зеленой быть. Есть же у Есенина «розовый конь».

— У Есенина розовый конь изображает розовое детство. А зеленая зарница что?

— Так ты не убивай Зорина совсем.

— Я и не убиваю. Вот он живой сидит.

И все трое весело засмеялись.

— Пиши, старайся, — сказал, подумав, Жора. — Будет хорошо — напечатаем, не будет — забракуем… Тебя куда работать назначили?

Сережа пробормотал что-то не очень внятно, ребята из редакции поглядели на него с удивлением, а Рита сказала:

— Устроишься — напиши. Обязательно.

Он вышел из редакции, подавленный и разбитый. Продавщица в белом переднике насмешливо скосила глаза, когда он один за другим, выпил три стакана газированной воды и попросил еще. Потом вспомнил, что с утра ничего не ел. Купив у лоточницы горячих пирожков, юноша присел на бульваре под липами и, не чувствуя вкуса, жевал, пока кулек не опустел.

«Не подведешь, Сережка? Я с тебя за это спрошу… — стояли в голове слова Чуплая. — Значит, подвел. Что теперь? Идти на вокзал и ехать обратно? Нет, так нельзя, надо подумать, разобраться. А что, если ребята из редакции неправы? Ведь сказала же Рита, есть хорошие строчки. О «зарнице» они даже поспорили. А что наказывал Чуплай? «По-боевому действуй, понапористей!..» Надо сходить еще в какую-нибудь редакцию, а сперва найти, где переночевать».

Переночевать оказалось не так просто. В трех гостиницах, куда заходил Сережа, не было мест, а в четвертой его встретил за зеркальными дверями степенный швейцар в расшитой позументом тужурке и, осмотрев вошедшего с головы до ног, сочувственно сказал: «Вам, молодой человек, куда-нибудь попроще надо». Швейцар не ошибся, у Сережи не хватило бы денег уплатить в этой гостинице и за один день.

Юноша спрашивал прохожих и милиционеров, где остановиться, ездил по Москве из конца в конец на трамвае, ходил по улицам, переулкам и везде слышал: «Мест нет».