Лидия Обухова - Давным-давно. Рассказ о жизни древних славян

Но вот случилось у витьбичей несчастье. Стояло сухое, знойное лето. Со всех сторон тянуло гарью лесных пожаров. Нива не уродила ни колоска. Дождей не выпадало, и земля спеклась, стала серой, как пепел. Где ранее булькало болото, ныне тлел раскалённый торф. За единый год Братило, Дубок и плакавшая в люльке Милава стали круглыми сиротами.

Отец, древолазец Тишата, сорвался с дерева, спасая от подступавшего огня богатую пчелиную борть.

Мать безутешно горевала по мужу. Однажды она ушла из дому рано, до жары, щипать орехи в береговых зарослях, и спускалась по откосу всё ниже, к самой воде: орехов уродилось мало. Вдовица отстала от подруг, утомилась, присела на камень, там, где отмель далеко забегала от берега в реку. Занятая своими грустными мыслями, она следила за тем, как синие стрекозы перелетали с камушка на камушек, и вовсе не заметила, что остроносая варяжская ладья под полосатым парусом воровато выплыла из-за берегового уступа. Речные разбойники схватили красавицу Полочанку и силой увезли с собою.

Пока другие женщины, которые видели всё это издалека, подняли крик, прибежали запыхавшись в городище, пока мужи схватили луки со стрелами,- ничего, кроме оброненного лукошка с горстью орехов да узорного платка с головы похищенной, на берегу уже не нашли.

Дед Завидич остался один с внуками. Дубок и Милава были ещё совсем малы. На старика легла нелёгкая забота: как прокормить и вырастить сирот? В своих хлопотах он не заметил, что старший внук Братило стал о чём-то задумываться, затаился. Не мог он, видно, смириться с потерей матери!

Прошло гневное лето. Пал снег на гари и пустоши. Весною буйно пошла в рост трава.

Витьбичи вышли с песнями на свои пашни, усердно тянули ель-суковатку, рыхля обрубленными сучьями почву. Дружно взошло посеянное жито. Закачались под влажным ветром просяные метёлочки.

И Братило, не жалея сил, тянул суковатку. И Братило дождался спелых колосьев, серпом сжал хлебную ниву. Лишь осенью отпросился у деда в соседнее городище выменять на просо льняного полотна для новой одежды.

Больше он не воротился. Пристал к чьей-то ладье, что плыла по реке в дальние земли. Велел передать деду, что сыщет мать.

Старик не очень огорчился. Что старший внук захотел повидать свет, его не удивило. Хотя и не вызвало одобрения. Ему-то витебское городище казалось самым обжитым: и пашни вокруг него, и бор велик, и гора над Витьбою. Он знал в окрестностях каждое дерево, любую муравьиную кучу, понимал следы зверей и заломы веток.

На лесных тропах оставлял собственную мету, доставшуюся ему ещё от отца, старого Завида, по которому и звались они все Завидичами.

Дед ждал Братилу вскорости обратно. Сам он нигде больше не был.

Знал, что есть витьбичи да полочане - кровные братья, да древляне со словенами, да лесные жители, чудь с мерей. В южной степи кочуют печенеги на проворных конях. За холодным морем живут варяги-мореходцы… Все держатся своего племени. Земля казалась ему мала.

Дубок на ногу лёгок, на работу удачлив. Только нипочём не захотел промышлять лесом: ни охотиться, ни бортничать. Знать, напугался сызмала лесного пожара. Стал он пасти на открытых полянах скот. Мал пастушонок, а коровы доились у него обильнее, чем у других. И волки их не задирали.

В избе Завидичей снова стало сытно, весело.

Когда сил прибавилось, Дубок стал управляться с вёслами. Дед помог ему выдолбить лодку из цельного ствола. Подросшая Милава сплела сеть с крупной ячеей - мелкой рыбёшки Дубок не брал. Ловил он стерлядей, жирных сазанов да лещей. Стали его на городище уважительно называть: рыбарь Дубок.

Всякий раз он возвращался на долбянке, тяжело нагруженной уловом. Течение само несло лодку от быстрины к береговым уступам. Глубокая Двина казалась почти чёрной, но на поворотах-излучинах река вымывала узкие полосы песка, чистого, как серебро. На широких плёсах, где гладкое дно и тихое течение давали гребцу отдых, Дубок слегка откидывался, освобождал грудь для вздоха. Сладок запах воды! Смолист аромат ближнего бора. Полузатонувшее дерево долго плыло рядом с его лодкой, выставив ветви, похожие на лосиные рога. А в другой раз плывущего лося не отличишь от дерева!