Юлия Кузнецова - Первая работа. Возвращение

«Добрый день, Мария! Прежде всего вам нужно пройти тестирование. То есть не вам, а вашей ученице. Нужно выявить, где у вас проблема, и начать заниматься. Мой ребёнок ударился головой, и у него тоже были проблемы с памятью из-за сотрясения мозга. Мы занимались, и нам помог нейропсихолог из этого центра. У центра длинное умное название, но я его называю „Кубик Рубика“. Сами поймёте почему)))))))».

Кому: Хорхе Рибаль

Тема: Друг

Привет, Хорхе!

О нет! Конечно, нет! Друг – это просто друг. Я поругалась с ним, но он хороший. Умеет играть на губной гармошке. Его песни лечат моё сердце и помогают найти выход под толщей воды.

С надеждой,

Маша

– В пятницу вечером, после занятия, – сказала отрывисто Ирэна. – Я работаю дома, так что смогу вас принять. А это точно нельзя обсудить по телефону?

– Нет, – виновато сказала я. – Речь о занятиях… для Даны. Очень важных. Лучше лично.

– Тогда в пятницу в восемь. И приготовьте презентацию!

Последнее она сказала не мне. Такая уж она была, Ирэна. Многозадачная.

Дверь домашнего кабинета Ирэны была всегда закрыта. Я ни разу не видела, чтó внутри. Мне представлялось, будто бы там всё космически-металлическое и на кнопках. Нажал на кнопку – из блестящего шкафа выехал вентилятор и обдувает тебя. Нажал на другую – подан готовый кофе капучино с пенной шапкой. Нажал на третью – на крышу сел твой личный самолёт. Так я думала до тех пор, пока однажды, ещё в прошлом году, не услышала разговор Розы Васильевны с подружкой: «А кабинетик у неё прелесть. Там всё такое дубовенькое».

Я решила тогда, что «дубовенькое» – это как в Хогвартсе кабинет профессора Дамблдора. Правда, тёмные стеллажи и крепкий стол совсем не вязались с обликом Ирэны – блондинки в плюшевом спортивном костюме. Ей скорее подошла бы резиденция Долорес Амбридж, где мебель изящна, а с тарелочек, развешанных по стенам, мяукают котята.

Как бы то ни было, я постучалась к Ирэне ровно в восемь. В моём кармане притаилась деревянная лошадка – на счастье.

– Входите! – услышали мы с лошадкой. – Осторожно, ступенька!

– Где? – не поняла я, шагнула внутрь и тут же ойкнула от боли, подвернув ногу.

Пол в кабинете был расположен чуть ниже, чем во всей остальной квартире.

– Я же сказала, – с лёгким раздражением упрекнула меня Ирэна.

Она сидела за столом в крутящемся кресле из красной кожи, с высокой спинкой. На ней был плюшевый костюм, на этот раз ярко-голубой. Волосы Ирэна высветлила почти до белого цвета (кажется, он называется платиновым), и от этого её кожа казалась совсем светлой, а взгляд – холодным.

На голове у неё были наушники с микрофоном; сама же Ирэна не отрываясь смотрела на экран ноутбука и периодически щёлкала по клавиатуре.

– Садитесь, – коротко сказала она. – У меня скоро закончится совещание.

Я прохромала ко второму креслу, тоже красному и со спинкой, но чуть поменьше. Опустилась в него, потёрла ногу и огляделась. Тут и правда было «всё дубовенькое»: и стол, и стеллаж с книгами, – но не тяжёлое и мрачное, а какое-то округлое, ласковое. Словно крепкое дерево было умято, уговорено быть гладким и нежным по приказу Ирэны.

Пахло смесью духов и кофе. Рядом с Ирэной стояли небольшой френч-пресс и чашка, из которой она иногда отпивала. Я заметила на чашке слабый след розовой помады.

В кабинете было довольно прохладно, хотя никаких кнопок и вентиляторов не наблюдалось. Я поёжилась, погладила по гладкой спине лошадку в кармане и покосилась на картины, висевшие на стене. На одной был изображён чёрный круг, а рядом с ним нарисован знак вопроса. На другой – много-много мелких зелёных пятнышек, заключённых в красно-жёлтый овал. Наверное, это была современная живопись, но больше всего картины смахивали на ребусы из Данкиной книжки. К слову сказать, в кабинете не нашлось ни одного предмета, напоминавшего о Данином существовании, – ни рисунка, ни поделки, ни фотографии.

«Интересно, долго ей ещё? – подумала я, всё больше ёжась от холода и поглаживая подвёрнутую ногу. – А то так и задубеть недолго в этом дубовом кабинете…»

Разглядывать Ирэну было неловко, и я перевела взгляд на книжный стеллаж. Ровными нетронутыми рядами гордо высилась классика: Пушкин, Толстой, Карамзин. Зачем ей это? Для статуса? Чтобы на посетителей впечатление производить? Сомневаюсь, что она знает, кто написал «Наталью, боярскую дочь», или перечитывает на досуге «Полтаву».