Айвен Саутолл - Мэтт и Джо. А что же завтра?

— Подбираешь неизвестно кого, Джек. Нет чтобы вперед подумать. Ты ведь о нем ничего не знаешь.

— И не нужно мне о нем ничего знать. На глаз видно.

— Повсюду убийства и всякие ужасы. А ты приводишь человека в дом. Хочешь, чтобы с нами жил. Да он, может, хворый. Или психический. Мне совсем не нравится, как он таращился на Салли. Что, если он буйный? У него какой-то вид… смутный.

— Ты уж остановись на чем-то одном. Не может же у него быть все сразу.

— Нет, правда, по-моему, у него вид придурковатый. Если хочешь знать, он, наверное, дефективный. Смотри держись от него подальше, Салли. Мне спокойнее будет, если ты уйдешь из комнаты, если ты к нему близко не подойдешь, на глаза ему не будешь показываться, пока мы его не выпроводим. Имей в виду, я тебя предупредила. Будь с ним осторожна. Никаких поблажек ему не делай. Они знаешь какие хитрые. Как лисы.

— Ну что за глупости, Мод! Хороший мальчик. И все у него в порядке.

— А ты видел, в каком он был состоянии? Разве хороший человек доводит себя до такого? Похоже, он из-под замка сбежал. Может, его держали в смирительной рубашке. Ничего он тебе об этом не рассказывал? А ты что, не обратил внимания на его вид? Понять не могу, ну как можно не замечать такие вещи? Джек, ведь это же опасно. Привез его в дом. Мы живем на отшибе. Кого будем звать на помощь? Может, за его голову цена назначена.

— Да что с тобой, Мод? Один мальчуган, а нас четверо.

— Они когда буйствуют, в них силы на десятерых взрослых мужчин, сам знаешь. И ничего при нем нет, ни бумаг никаких, ни меток. Ты говоришь, Сэм его зовут. Какой такой Сэм? Откуда?

— Голодный мальчик. А так у него все в порядке.

— Но у него же были бутерброды! Ты сам сказал. Ты говорил, один бутерброд ты съел. Счастье, что не отравленный. У тебя концы с концами не сходятся. С каких пор ты отнимаешь пищу у голодных детей? Здоровые люди не падают в обморок. Здоровый мальчик никогда в обморок не упадет. У него, наверно, диабет. А может быть, чахотка. И у него были деньги в кармане. Целых десять пенсов. Где он их украл? Небось больше, чем ты привез из своей поездки. Не из твоего кармана вытащил, надеюсь? Салли, я тебе сказала — отправляйся в свою комнату и не выходи, покуда мы тут не наведем ясность. Он, наверно, сбежал из сумасшедшего дома, или из исправительной школы, или из больницы. И скитается уже много дней, живет воровством.

— Мальчик чистый, здоровый. Хороший. Там в снегу он был красивый.

— Красивый? Надо же сказать такое!

— Потому что правда. Я-то видел его в снегу, а ты нет. Он ликовал.

— Ну, понесло тебя, Джек. Человек может «ликовать», а через двадцать минут перерезать тебе глотку.

— Всю дорогу. Для него это все было — событие, каждый новый поворот. С ним я совсем по-другому увидел наши горы. Бог с ней, с пассифлорой. Жалко, конечно, что она погибла, и жаль, что опять у меня ничего не получилось, надо было укрыть ее, моя вина. Но день, проведенный с Сэмом, вознаградил меня за всё.

— Что это ты вдруг прибедняешься?

— Ничего я не прибедняюсь, и с Сэмом ничего опасного не случилось. Сытный ужин да теплая постель, и завтра он будет в порядке. Да он слышит нас, я знаю, Слышит каждое твое слово. Так что, пожалуйста, учти это.

— Слышит еще не значит понимает, Джек. Да он вроде и на иностранца похож. Сохрани меня бог, я ему худа не желаю. Но и с нами чтобы худо приключилось, и бы не хотела.

В комнате было трое, но третьим была не Салли. Третьим был парень лет восемнадцати-девятнадцати, невысокий и худой. Он сидел на деревянной скамье, откинувшись спиной к стене, и пил из большой бурой кружки, окутанной паром.

— Я думаю, надо копать выше по ручью, — сказал парень, но Сэм ничего не понял, да и голос зазвучал как-то иначе, словно бы это говорилось сейчас, а не в другое время. — Я думаю, в этом направлении надо двигаться.

— Ты пойдешь в том направлении, какое я тебе указал, и больше пи в каком. И ты не будешь больше работать в шахте, когда льет дождь. В овраге полно ручьев, ты знаешь. Под почвой еще больше, чем сверху. И они и дождливые дни несутся с бешеной силой. Тебе это известно. Отлично известно. Тебе говорили. Скажи спасибо, что жив.

— Папа.

— И то чудо, что удалось тебя вырастить до этого возраста. Теперь уж я не собираюсь проигрывать бой.

— Он нас слышит, папа. По-моему, он все слышит. По-моему, он глядит на тебя.

В комнате горела желтая керосиновая лампа, окно за сетчатой занавеской было как черная дыра. Видно, наступила ночь. Комната была странная, вроде пещеры, топором вырубленная. Грубо тесанные стропила под крышей. Огромный камин в виде трубы, сложенный из округлых булыжников, и прямоугольная железная плита, такая же, как дома у мамы. Стол, сколоченный из досок и выскобленный до медвяной желтизны. Кресла с вытертой старой обивкой, с деревянными подлокотниками в чехлах. Вдоль стен — деревянные лавки. И кушетка, длинная, жесткая волосяная кушетка под выцветшей обивкой, на ней лежал Сэм. Под головой у него была подушка, а с краю, чтобы Сэму не скатиться и не упасть, сидел мистер Хопгуд.