Виктор Голявкин - Удивительные дети

В конце Концов, он не какой-нибудь там знаменитый плясун из Грузинской республики…

Пришли мы в баню, а там топится. А он не заметил, что ли, говорит:

— Ну, давай начнём!

— Жара-то, — говорю, — какая! Как же мы здесь плясать будем?

— Зато пыли нет , — говорит.

— Ведь душно , — говорю.

— Пока мы тут разговаривать будем, ещё Душней будет, давай начнём.

— А дышать?

— Да давай начнём, а там видно будет.

— Ну, нет , — говорю, — я здесь плясать не буду, сдохнуть можно!

— Ага , — говорит, — дышать не можешь! Испугался!

— Нисколько, просто мне здесь жарко.

— А мне не жарко? Мы с тобой, по-моему, в одинаковых условиях находимся. Спляшем и уйдём. Давай начнём, пока ещё жарче не стало, нечего пустыми разговорами заниматься! Ты просто, я вижу, увиливаешь, вот и всё!

Я не на шутку разозлился и говорю:

— Давай, пожалуйста, начнём!

Мы встали рядышком, друг на друга покосились, не знали, как начать, а после он крикнул:

— Концерт пляски!

В бане голос раздался глухо и как-то странно.

И мы заплясали. Я два раза поскользнулся, пол был мокрый, но быстро вскакивал, как будто и не падал. Тем более что он тоже поскользнулся. Оказалось, уж не так-то трудно с ним соревноваться, нужно было только Начать, а там пошло, а когда он выкрикивал «оп-ля!», я тоже выкрикивал «оп-ля!», ничего в этом такого сложного не было.

Он не останавливался, и я тоже не останавливался, за чем же мне останавливаться, если он не останавливается.

Я на него только косился всё время, чтобы его из поля зрения не упускать.

Мы вовсю плясали, когда дверь отворилась и вошёл начальник лагеря.

— Что там за стук? Что происходит? — спрашивает.

Когда он зашёл, мы не видели, только когда он спросил, мы услышали. Он громко так сказал, во весь голос. А так мы его совершенно не заметили.

Мы остановились. Санька говорит:

— Мы репетируем.

Он удивлённо спрашивает:

— Что репетируете?

— Художественную самодеятельность , — говорит Санька.

— Да вы что, в своём уме?

— В своём , — говорит Санька, — мы с ним соревнуемся.

Начальник лагеря рукой взялся за голову и говорит:

— Здесь?!

— А здесь пыли нет , — говорит Санька.

— Пыли нет? — говорит начальник. — Какой пыли?

— Нету пыли, и всё! — говорит Санька.

Тогда начальник лагеря спокойно так, тихо говорит:

— Вы, ребята, мне вот что скажите: вот здесь, сейчас, вы плясали или нет?

— Плясали , — говорит Санька.

— Ведь здесь же стоять невозможно, не то что плясать…

— Отчего же невозможно , — говорит Санька, — вы же стоите.

Начальник лагеря развёл руками и говорит:

— Удивительные дети!

Он посторонился, а мы с Санькой вышли.

Он даже меня не узнал, вот что удивительно!

Всю ночь не спал

— Здорово ты всё-таки тогда в бане сплясал , — сказал Санька, — я был так удивлён, что всю ночь не спал.

А ты постарайся!

Я стоял возле автобуса, а Санька из окошка выглядывал.

— Имей в виду, — говорил он, — завтра все участники похода в городе встречаются, а потом все в кино пойдём, на какую-нибудь новую картину…

— Мне за этот поход так влетело… — говорю. — …все участники похода пойдут на новую картину, — твердил Санька, — такая у нас традиция…

— Эх, жалко, мне нельзя!..

Автобусы двинулись к воротам, и я за Санькиным автобусом побежал.

Санька весь из окна высунулся и кричит:

— В двенадцать часов встречаемся в Таврическом саду!

Я рядом бегу и кричу:

— Как же я могу, Саня, я ведь никак не могу!..

— А ты постарайся!

— Как же мне стараться, никак мне нельзя стараться!

Санька долго махал мне рукой.

А я ему махал.

Автобусы свернули, и я перестал махать.

Об этом последнем лагерном дне Санька очень выразительно написал в дневнике:

«Больше уже никаких дней в лагере не предвиделось. Мы все ходили печальные, окидывали взглядами лагерь, и у всех щемило сердце. У Кати Карапузовой так защемило сердце, что ей стало плохо. Ей дали стакан компота, и ей стало лучше. Но вот мы отправились прощаться с озером. Мы долго стояли и прощались с озером и лагерным солнцем. Один мальчишка стоял в воде и ловил рыбу. Мы его уже, на верное, сто раз видели. Но в этот раз он нам показался каким-то другим и родным. И мы поняли, что больше его не увидим. Мы его позвали, но он не откликнулся. Ну и пусть! Он вообще никого никогда не замечает, кроме рыбы. Но вот мы вернулись в лагерь. И вот мы спели несколько песен, поели борщ и второе: курицу со свежим огурцом. А на третье было мороженое. Но вот всё съедено, и — о горе! — уже въезжают в лагерь автобусы. Они въезжают один за другим, как танки на параде. Нам захотелось домой, но уезжать нам не хотелось. И вот нам вручают подарки. Некоторые тут же едят подарки, а некоторые везут их домой. На этом я обрываю запись, потому что мне тоже пора садиться, в автобус…