Александр Шишов - Наш Калиныч

— Что же вы, Анна Парамоновна, для этих орлов готовите?

— Не припасено. Намну картошки — и дело с концом. Просят черной каши, а где она, греча-то?

— Надо их кормить получше.

— Хотелось бы, да нечем. Колхоз только на ноги встает. А в потребилке, говорю, все по карточкам да по талонам.

За Калининым в школу пришел и директор дома отдыха. Михаил Иванович обернулся к нему:

— Вот, Николай Романович, придется у вас там по кладовым пошарить, помести да поскрести. Ребят нужно черной кашей покормить.

— Да ведь у нас, Михаил Иванович, тоже все нормировано. На каждого паек, — ответил директор.

— Урежьте, сэкономьте. Только сделайте, пожалуйста, так: где каша, там и масло. К чаю сахару у них нет. В школе скоро экзамены, надо поддержать детвору.

В кладовых дома отдыха пошарили, поскребли, и Анна Парамоновна сварила ребятам на завтрак кашу.

Следующим годом Михаил Иванович вновь приехал в Верхнюю Троицу. Встретившись с ребятами, он спросил:

— Какую же для вас, орлы, строить новую школу? И где?

Одни из мальчиков и девочек запросили семилетку, другие — десятилетку. Участок же под школу занять прежний, по берегу Медведицы. Председатель ВЦИК согласился на десятилетку, но построить школу посоветовал на новом месте, в деревне Посады.

— Тамошние крестьяне этого заслужили, — сказал он. — Из Посад четырнадцать добровольцев ушли на гражданскую войну отстаивать Советскую власть. Мы этого никогда не должны забывать.

Вскоре Михаил Иванович со школьниками, учителем Страховым и местными жителями пришли в сосновый посадский бор. Там и заложили новую школу. С весны 1933 года ее начали строить, а осенью 1935 ребята со всех окрестных деревень сели в новой школе за парты.

На сегодня из тех учеников много стало видных работников промышленности и сельского хозяйства. Когда же они встречаются в родном краю, непременно вспоминают черную гречневую кашу, которую по просьбе Калинина варила им Анна Парамоновна на завтрак.

Неподалеку от Верхней Троицы — родины Калинина, есть деревня Малые Посады. Гумна и огороды ее омывает все та же река Медведица с ключевым притоком Ивицы. На отлогих берегах реки по лету вершатся стога сена, на грядках выращиваются кочны капусты. Ну а где берег покруче, по праздникам гулянья.

Рассказ этот все же не о покосах и не о праздничных гуляньях, а о доле одного посадского крестьянина Василия Сермягина, которого прозвали на деревне сумасбродом. Сух и сед Василий. Глаза у него постоянно влажные, со слезой. К ненастью недомогает всем телом. Борода не только вылиняла, но и сильно поредела. Овдовел Василий недавно, но не одинок. Сыновья и снохи при нем, а вернее, он при них.

— Да, ничего не поделаешь. Жизнь что и колесо: вверх катится медленно, а под уклон куда быстрее… — иногда скажет он.

Осторожно, исподволь, словно на узде подводят старого человека к тому, чтобы он признался в своем сумасбродстве, которое проявил в первые дни Советской власти.

Да и сумасбродство ли это?

Советскую власть в Малых Посадах да и в соседних деревнях приняли сразу. Большую роль в этом деле сыграл своими наездами Михаил Иванович Калинин. Кое-кто из трусов пугал: вот, мол, придут опять господа, дознаются, кто первый замахнулся на их собственность. Если бы в самом деле такое случилось, на первого указали бы на Сермягина.

Тот раз, по первопутку, опоясавшись кушаком, он, Сермягин, заявился в мордухаевский лес с топором и со всей яростью, с каким-то остервенением, принялся валить с корня сосны и ели. Шум, треск, грохот. Валил он деревья направо и налево, от себя и вкривь и вкось. Из-под топора во все стороны лоскутьями летела щепа.

В Посадах, Верхней Троице, Поповке мужики митинговали: как лучше поделить землю, перешедшую от помещиков, в пору ли поживиться лесом-строевиком? Думали, гадали, так и эдак примерялись, а Сермягин, ни с кем не советуясь, никого не спрашивая, дальше и больше врубался в лесную полосу. Пот заливал покрасневшие глаза.

Помещик Мордухай, так промеж себя звали его крестьяне, по фамилии он Мордухай-Болтовский, имел здесь хороший лес. Дорожил им, берег, поставил надежного и верного охранника Архипа Клешнева, жившего в Маковницах бобылем. Задобрил мужика и переманил из Маковиц к себе. Сам каждое лето приезжал из города всей семьей. Видали его гуляющим по окрайкам в белом чесучовом пиджаке, вдыхавшим запах густой хвои.

Теперь незачем приезжать городскому гостю. Кончилось его право на собственность. Клешня опять стал бобылем — нет его здесь. Василий Сермягин который уже день отводил душу. В помещичьем лесу повалил столько дерев — ни пройти ни проехать.