Александр Шишов - Наш Калиныч

Василий Пестов повеселел. В приемной они уже стояли друг против друга. Калинину хотелось чем-нибудь порадовать земляка. Пожимая на прощание руку, он спросил:

— Ребятишки растут? Много их у тебя?

Василий махнул шапкой, которую все это время держал при себе.

— Чего другого, а детей охапка.

— Свези от меня им подарок. Вот тут с десяток тетрадей и карандаши. Пусть учатся.

Пестов ушел от Калинина с надеждой. Но той ночью, как возвратиться ему в свою Мерлинку, дома и двора не стало. Из огня выхватили его жену с малыми ребятишками. Подбежавшие с гулянья парни успели выломать забор, выпустить лошадь и корову.

Страшны в деревне пожары. Каждая травинка, каждая прядь соломы, взлетая, разносит по ветру искры на всю улицу. На зарево, охватившее полнеба, сбежались люди из соседних деревень Эскимо, Почапки, Турово. Все знали, что это козни кулаков. У них в тайниках керосин и спички.

Калинин не замедлил прислать из Москвы кашинским властям указание: отпустить погорельцу сто корней лучшего строевика в лесу бывшего помещика Мордухай-Болтовского. На той же бумаге с государственным гербом внизу приписал: «Строй, Василий Максимович, дом хороший, на страх и зависть врагам. Приведется быть в Верхней Троице, зайду к тебе на новоселье».

И через год зашел.

В то время мужики убирали с поля рожь. Впервые в Мерлинке загудел барабан молотилки — мечта комбедовцев. Лошади четырех хозяев, натягивая постромки, ходили по кругу в приводе. Старший сын Пестова, с подсученными штанами, постреливал в воздухе кнутиком, посвистывал и покрикивал на вороных. Снопы, привезенные с поля, подавал в барабан сам Василий, в короткой поддевке, подпоясанной красным кушаком. На току с вилами и метлами бегали женщины, радовались: пришла на выручку машина.

Новостройку Василия Пестова Калинин обошел со всех сторон. Щурясь сквозь очки, осмотрел карнизы и наличники, крыльцо с перилами и городочками, кровлю из щепы.

— К такому дому требуется палисадник, — сказал гость. — А в палисаднике — деревца да скамейка. В час досуга закат солнца радует…

— Со временем сделаю, Михаил Иванович, сделаю. Только вот чего такого посадить под окнами?

— Сажай, что покрепче. Чтобы навечно…

Василий Максимович взрыхлил землю на глубину заступа и посадил этот дубок. На первом году он был мал — шапкой покроешь, а тут поднялся, разросся.

Известно: большое начинается с малого.

Как-то поздней осенью, постукивая по сухой земле палочкой, Михаил Иванович зашел на тусклый, мигающий огонек в контору Верхне-Троицкого колхоза.

Там за большим столом заседало правление. Все обрадовались появлению Калинина. Председатель Василий Федорович Тарасов, молодой, быстрый, проворный, хотел было уступить Калинину свое место. Колхозникам сказал:

— Гости такие редко бывают. Хорошо бы нам послушать Михаила Ивановича, узнать бы, что делается по Советской стране да за рубежом. Из Московского-то Кремля дальше видно.

— Нет, нет! Что у вас намечено, то и обсуждайте, — садясь вместе со всеми на длинную скамейку, ответил Калинин. — Останется время, будет слово и за мной.

— Особых вопросов больше нет, — складывая бумаги в ящик, опять сказал Тарасов. — Может, кто о чем заявит «в разном»?

Колхозники переглянулись. Тут одна из женщин, низко повязанная серым платком, в широком пиджаке с мужского плеча, Федосья Сахарова, обратилась к собранию:

— Так как же, граждане, мое-то дело? Неужто штраф платить? Простили бы на первый раз. И без того у меня все силы надорваны!

— Это не первый раз, Федосья Васильевна, — сердито пошевелив густыми бровями, сказал один из бригадиров. — За твоим Петькой хоть милиционера приставляй. Унимать сама должна.

— Браню. По-всякому браню.

— Слов, значит, не понимает. Бывало, нас за такие дела родители и плетью наказывали, — стоял бригадир на своем.

— Опять же у кого отцы есть, а мне не поднять своего хозяина из сырой земли, — Федосья Сахарова закрыла лицо. Плечи у нее задергались, заходили.

Калинин подсел к ней, участливо спросил:

— Это о чем же речь идет?

— Да вот, Михаил Иванович, пять трудодней с личной книжки снимают. Будто они мне легко дались на жнитве да на молотьбе. А что сына моего, Петьки, касается, так наказываю его. Подите-ка заверните рубашку да поглядите — вся спина исполосована. Голодом морю, а он все такой.

— Что же сделал ваш сын?

Женщина еще пуще расплакалась и говорить уже не могла.