Сделали это уже сыновья Василия Пестова, когда дуб стал большим.
Собираясь в знойный летний день выкурить по цигарке в прохладе под дубом, сельские бородачи вспоминают:
— О-о, то был Человек с заглавной буквы! Поначалу всего-навсего сын плотника Ивана Калиныча из Верхней Троицы. Хлебороб, как и мы. А там подался в Питер, да не куда-нибудь, а на Путиловский завод токарем высшего разряда. Вскоре — революционер, за рабочий класс всей грудью. От царя и его прислужников перенес не одну ссылку-пересылку. Как не мытарили его — все вытерпел. И вот он — всесоюзный староста, в Московском Кремле, рядом с Лениным.
Вспоминают и своего сельчанина Василия Пестова, первого председателя Советской власти на деревне. Неказистый был мужик. И борода у него не с лопату, а рыжеватый клок. Неказист с виду, а характером огневой. Ему словно на роду было написано стать на селе защитником бедноты.
В первый год нэпа, как отменили продразверстку и ввели единый налог, Пестов, как и другие его единомышленники, заколебался: слишком резки перемены в хозяйственной жизни. От общества послали его в Москву к Председателю ВЦИК Калинину на беседу.
— Выскажи ему там, Василий, что нас свербит, что допекает…
Притаивало. Во всю мощь пахло весной. Вот-вот наступит настоящее тепло. Но Василий Пестов не доверял и теплу, как и всему другому: застегнул на все крючки дубленый полушубок, нахлобучил на лоб шапку.
В приемной у Председателя ВЦИК пришлось ему немало подождать, попариться, чтобы прошли люди, прибывшие издалека. «Мы-то здешние. Не сегодня, так завтра свидимся», — успокаивал себя Василий и еще раз обдумывал наказ своих сельчан-комитетчиков.
Калинин немало обрадовался своему земляку. Временем хотя и дорожил, но разговорился:
— Ты, Василий, обо всем рассказывай откровенно, как бывало у попа на исповеди…
— Давно то было, Михаил Иванович, с попами-то…
— Все же было. Вот ведь как не будь красна молодуха, а придет пора — выцветет. Так ли?
— Именно выцветет. Как бы нам, Михаил Иванович, не выцвести! — ухватился Пестов за оброненное Калининым слово. — С этого позволю начать бедняцкую исповедь. Много раздумий у нас о кулаках и спекулянтах, которым дана свобода. Махрово зацвели старые и новые буржуи.
— Так, так. Ну, ну.
— Ожили базары с частной торговлей в Кашине, Торицах, Кимрах. Откуда что взялось всякой всячины.
Калинин вместе со стулом придвинулся к земляку ближе:
— Это хорошо: приехал Назар на базар… В Кашине и Кимрах можно купить сани, хомут и дугу? К лету колеса и деготь?
— Можно-то можно, Михаил Иванович, да только… — Пестов поскреб у себя в затылке.
— Вам же нужен гвоздь в хозяйстве и всякая там скоба, а бабам керосину да ситчику. Так ведь?
— Все нужно, да цены — не подступись. Где взять нашему брату-бедняку? У них есть, а у нас по дыре в кармане. Рукавицын, известный вам делец по Кимрам, к лабазу пристройку делает. За прилавком сам. Сына женил и сноху туда же. В Кашино на Сенную площадь какой-то чудак карусель привез. Появились зазывалы.
— И у вас стало земли больше: должен быть лишек ржи, овса, ячменя. Рачительные хозяйки масла приберегают на продажу, яйца. Товару мало, потому дорого. Будет больше — подешевеет. Базар цены сам устанавливает. Говоришь, зазывалы появились. Кричат: «Садовые, медовые, наливчатые!..» Пусть кричат, что и на ярмарке. Не так ли? Походишь по торговым рядам, захочется чаю с сахаром да с калачом. А вот она, чайная. Не так ли? Давай закурим: мысли-то у тебя и выстроятся одна за другой.
Калинин достал табакерку.
Они закурили, но у Василия Пестова мысли не выстраивались, шли вразброд. Он то и дело скреб в затылке: «Дыра в кармане…»
— Вот что, Михаил Иванович, не свернули ли мы на старую дорогу? Не потеряем ли так революционных завоеваний, добытых большой кровью. Вот меня и послали узнать, что об этом думает наша высшая Советская власть? Какой разговор по этому делу у вас с Лениным?
Калинин протер толстые стекла очков, еще раз поглядел усталыми глазами на Пестова: все ли он сказал? Может быть, и не все, да и этого хватит. Спокойно ответил:
— Продразверстке — конец, и навсегда, дорогой Василий. Единый налог, по усмотрению Ленина, оздоровит нашу хозяйственную жизнь, и довольно скоро. Опасность в этом невелика, а может быть, этой опасности, которую вы увидели, и совсем нет.
Пестов что-то хотел еще сказать, но Михаил Иванович поднял руку, заставил его дослушать:
— Все эти рукавицыны, голицыны, там муницыны или иные буржуи со своими лабазами нам не страшны, и вы их не бойтесь. Это не буржуи, а выскочившие по мокру поганки-дождевики. Наступим на них широкой подошвой, они и — пых, пых, пых! Почему? Да потому — командные высоты в наших руках: заводы, фабрики, шахты, банки, железные дороги. Вот что главное. Поезжай домой и организуй так, чтобы в Мерлинке была общая мельница, молотильная машина, сеялка, веялка, на паях — маслобойка. Машины берите в прокат. Артель поборет и кулаков и торговцев.
Читать дальше