Ольга Громова - Сахарный ребенок. История девочки из прошлого века, рассказанная Стеллой Нудольской

К нам подходили двое военных.

– Конвой, – тихо шепнула мама, – помни, что я сказала.

– Быстро, пошли, – раздалось рядом. Мама подхватила чемодан, взяла меня за руку, и мы вышли.

– Быстрей, быстрей! – покрикивали солдаты.

Мама не умела бегать. В детстве она перенесла костный туберкулёз, и теперь левая нога её была короче правой и тазобедренный сустав не сгибался. В ортопедической обуви хромота была мало заметна, но бежать она не могла. Ругаясь, конвоир схватил меня за руку и бегом поволок за собой. И мама, нелепо подпрыгивая, побежала.

Я изо всех сил старалась не заплакать, ноги у меня заплетались, и, падая, я повисала на этой проклятой руке. Рука дёргала меня вверх, и я бежала снова. Вдруг что-то случилось – стало горячо внутри и легко: «Придёт время, и я откушу эту ненавистную руку». И больше я ни разу не споткнулась.

Нас запихнули на станции в вонючий товарный вагон, загруженный мешками и ящиками, закрыли и заперли дверь, и поезд пошёл. Никого больше в вагоне не оказалось.

Мама посадила меня на ящик, устроилась рядом, прижав к себе. Меня била крупная дрожь.

– Ну, поехали, – и мама тихонько запела мне весёлую французскую песенку. А потом мы пели вместе песню про разбойников.

пела я, представляя стальной меч в своих руках.

Ярость – мощное чувство, помогающее выстоять.

Ехали несколько часов, потом нас, ящики и мешки перегрузили в крытую машину и повезли дальше.

– Мама, почему? – прошептала я.

– Сначала я ответила начальнику во Фрунзе так, как считала нужным, а потом задала ему лишние вопросы. Никогда и никому не задавай вопросов. Здесь вопрос может стоить жизни. Спрашивай только у меня, когда никто не слышит.

Я запомнила.

Нас привезли в ещё не действующий, строящийся лагерь, где собрали жён и детей «врагов народа». Были, как и положено, колючая проволока, вышки, часовые на них.

На территории – ряды строящихся бараков и несколько готовых, пустых. В них не живут – это рабочая зона.

Жилая зона – что-то вроде очень длинного сплетённого из прутьев сарая без одной стены. Сооружение напоминало букву «П» с очень длинной перекладиной, обращённую открытой стороной к вышкам с часовыми. Внутри этого загона с крышей и размещались люди вроде нас – женщины и дети.

Это печальное место в долине было укрыто от посторонних глаз естественными преградами. С юга долину прикрывали отроги Киргизского хребта, а с севера плавным полукругом охватывали лагерь семь древних курганов, одинаковые по высоте, длине и расстоянию между собой. Так что из степи, где были дороги и сёла, виднелись только курганы, а за ними – горы.

Нас привезли последними, и все места – под навесом в углах и у стен, где теплее, – были заняты. Вдоль всего плетня на чемоданах и узлах сидели человек тридцать детей. Дети молчали, опустив глаза; казалось, они боялись даже дышать.

Мы разместились в середине, на юру, открытом всем ветрам.

– Неплохая гостиница, могло быть хуже, и вид отсюда прелестный. Как вы считаете, мадемуазель? – улыбнулась мне мама. – В котором часу здесь подают ужин? – осведомилась мама у молоденького конвоира.

Тот оторопело глядел на улыбающуюся маму.

– Услышите би́ло – идите к конторе, посуду берите свою, – и пошёл.

– Мне нужна лопата, – бросила мама ему вслед.

Вскоре совершенно обалдевший паренёк вернулся с лопатой.

– Не положено, – пробормотал он, протягивая маме инструмент.

– Ну и правильно, – согласилась мама, – я только размечу, а ты копай. – И быстро очертила большой прямоугольник. – Копай на три штыка.

– Могилу? – ахнул солдатик.

– Вот чудак, – рассмеялась мама. – Погляди: к утру с гор подует холодный ветер, а напротив нашего места – щель между курганами. На таком сквозняке ребёнок простудится насмерть; нужно закопаться в землю – ветер пройдёт над нами.

– Женщина, – с уважением в голосе протянул парень, – а бабы только воют. Меня-то и послали, чтоб никуда не бёгла и не голосила, все вы так по первости. – И, взяв лопату, начал вырезать куски дёрна.

Видимо, ещё недавно здесь была густая трава, но теперь сверху всё было вытоптано, а корни остались. Он резал и выкидывал куски, а мы плотно укладывали их в два ряда по краям. Чем выше получится борт, тем меньше копать в глубину, объяснила мне мама.

Сняли верхний слой. Вместе с бортиком углубление было сантиметров тридцать. Мелко. Но тут послышались три удара, как будто звонил глухой колокол.