Ольга Громова - Сахарный ребенок. История девочки из прошлого века, рассказанная Стеллой Нудольской

У замёрзшего котлована уже собралось в тот день человек двадцать ребят – все значительно старше нас, явно школьники. Некоторое время мы стояли друг против друга – пять «верхних» шестилеток и десятка два «центральных» – от восьми до двенадцати.

– Вот и здо́рово, пришли испытатели! – закричал один из больших мальчиков. – Идите сюда!

Мы подошли.

– Вот ты, самая лёгонькая, умеешь кататься по льду? – это мне.

– Да, но у меня нет коньков. Раньше были «снегурочки», а теперь нет.

– А у нас ни у кого нет. Мы катаемся просто на ногах. Умеешь?

– Не знаю, попробую.

Спустилась на лёд, оттолкнулась, поехала. Даже лучше, чем на коньках!

– Попрыгай, лёд не трещит?

– Нет.

– Не прогибается?

– Нет.

– Айда, ребята! Только далеко от берега не отходите, а то провалимся.

С визгом и шумом все кинулись на лёд. Образовалась небольшая, но очень весёлая свалка. Потом все как-то разобрались и начали кататься по кругу. Было очень здорово. В азарте я начала отдаляться от берега. Там было просторнее и лёд глаже. Ко мне присоединились ещё несколько человек – кто поменьше ростом. Лёд не трещал, но чуть-чуть прогибался. Мы катались и во весь голос вопили: «Лёд прогибается, а он/она катается!» И вдруг, безо всякого треска, лёд подо мной проломился и я ушла под воду с головой. Хлебнув воды, я всё же вынырнула. Воды оказалось по подбородок, так что утонуть я не могла, но она была очень холодная и очень невкусная.

Старшие мальчишки быстро сориентировались: подвинули по льду ремень, велели мне очень крепко за него держаться и на счёт «три» подпрыгнуть как можно выше.

– Ты подпрыгнешь, мы дёрнем и вытащим тебя. Только держись за ремень.

Хотя и не с первой попытки, но меня вытащили.

– Беги домой изо всех сил. Всё время беги, не останавливайся, а то простудишься.

Ну я и помчалась. Два километра. А ребята остались кататься дальше.

Куда бежит человек, если он насквозь мокрый, если хлюпают ботинки, если мокрая одежда противно прилипла к телу, а из пальто идёт дождь? Вот вы куда побежали бы? Вот и я туда же – к маме.

Без стука я ворвалась в контору. В главной комнате мамы не было. Я в растерянности остановилась, и сразу из пальто натекла лужа – очень уж быстро капало на пол.

– Ты что тут делаешь? – раздался резкий окрик.

«Ох, детям же в контору ходить не положено», – мелькнула мысль, но двинуться с места я не могла.

– Ты зачем сюда пришла? Мама занята.

– Я… Я… Я совсем мокрая.

Управляющий побледнел.

– В котловане? Кто ещё?

– Я одна. Они там катаются.

– Трое к котловану! Намётом! – крикнул управляющий куда-то на улицу. – Взять верёвки, в случае чего – драть их всех. Нудольскую – домой!

И, завернув меня с головой в свою тут же сброшенную с плеч бекешу, подхватил на руки и выбежал. Открыв дверь своей квартиры (она была в том же доме, что и контора, только с другой стороны), он крикнул что-то в дверь и побежал дальше, уже к нашему бараку.

Пока примчалась мама с ключом, из свёртка порядочно накапало. Поставив мокрое мамино сокровище посреди комнаты, управляющий снял с меня бекешу и быстро ушёл. Мама ахнула.

– Мелочи жизни! – повторила я любимые мамины слова. – Лёд проломился, но я не утонула, там воды только по уши, – утешила я маму, не попадая зубом на зуб.

Не успела мама снять с меня всё мокрое, как вошла Нина Кузьминична, жена управляющего, и кинулась к печке – разжечь. Они в четыре руки растирали меня сначала очень вонючей водой, которая почему-то называлась водкой, а потом скипидаром – он пах вполне приятно. Напоили горячим чаем, велели смирно лежать под одеялом и ушли: Нина Кузьминична – домой, мама – в контору.

В те времена мама, у которой болел ребёнок, всё равно была обязана ходить на службу. Для отсутствия были только две уважительные причины – болезнь самого́ работника (со справкой от врача!) или его смерть. Ведь наша страна (как говорили и по радио, и в школе, и на собраниях), находясь во вражеском окружении, воплощала в жизнь вековую мечту человечества – строила социализм. А значит, все должны были работать несмотря ни на что. И всё, что этому мешало, называлось саботажем и вредительством. За это наказывали, и очень строго. За опоздание на пятнадцать минут человек мог угодить в тюрьму или в лагерь, чтобы, работая там, заслужить прощение общества. Видимо, поэтому так испугался управляющий. Ведь, если бы утонули дети, руководство обвинили бы во вредительстве.

К счастью, всё обошлось. Только я промокла и нахлебалась грязной воды до бульканья в животе. Говорят, всех самодеятельных конькобежцев дома выпороли. Так что мне повезло дважды. Меня и не драли вовсе, а только сильно тёрли.