Тамара Михеева - Доплыть до грота

– Дорогая мама… – вдруг начал Кабанчик, и я даже подпрыгнул.

Все знали, что мать бросила Кабанчика еще в раннем детстве, подкинула своей старшей сестре. Она его и растит, и сама же называет подкидышем.

– Тут, Родьк, смотри, в коробке письмо… и деньги вот еще. Много.

Кабанчик уже раскурочил ящичек и сейчас держал в руках завернутые в прозрачный пакет пачки денег. Три или четыре. А может, даже пять! И листок бумаги. Это он с него прочитал «Дорогая мама…». Я вырвал у Кабанчика листок и сам стал читать вслух:

– «Дорогая мама, прости, что я так уехал, ничего не сказав тебе и не объяснив причины. Но, поверь, она есть…» Тут размыто, ни черта не видно… «Береги Надю, помни, что я люблю ее больше всех на свете, кроме, конечно, тебя. Деньги все оставляю тебе, они вам с Надей скоро понадобятся. Помоги ей воспитать моего сына. Пусть он вырастет смелым и сильным».

– Тут вот еще… – как-то виновато сказал Кабанчик и протянул мне конверт.

– Садовая, восемнадцать, – прочитал я.

– Синюха! – крикнули мы в один голос.

Вот бывает же так: сидишь на берегу, третий день, между прочим, да еще и с Кабанчиком, а они там в гроте купаются и хлеб жарят. А потом – бац! – откапываешь в песке старую жестяную коробку, полную денег, да еще и письмо странное. Конечно, мы с Кабанчиком бросились к Кире.

Кира внимательно прочитала письмо. Потом деловито пересчитала деньги. Потом объявила:

– Разделим на троих.

Мы с Кабанчиком молчали. Мы таких денег не то что в руках никогда не держали, мы даже знать не знали, что они есть – такие деньги. Я быстро подсчитал: даже если разделить на троих и взять одну мою часть, то на лодку хватит. На нормальную такую лодку, новую, с мотором. И может, даже на снасти останется.

– Это же чужие, – сказал вдруг Кабанчик.

– Че-го?! – изумилась Кира.

Я думаю, она первый раз в жизни услышала голос Кабанчика. Он всегда молчит. Когда молчишь, меньше достается.

– Ну, чужие же деньги. Адрес вот. Надо снести.

Кира фыркнула. Я знал, что она задумала. Она в Москву собралась сбежать. К тому режиссеру. Или художнику. Ей деньги позарез были нужны. А тут Кабанчик!

– Надо снести, – повторил он упрямо.

Я даже испугался за него. Как дерется Кира, я знал. Но она сказала спокойно:

– Слушай, Кабан, ну чего мы их понесем? Да еще Синюхе. Она и так богатая! Пять лодок у нее и домина вон какой! Мы деньги нашли? Мы! Чего еще думать?

– Если бы письма не было… – пробормотал Кабанчик. – Надо снести.

И Кира согласилась! Я ушам своим не поверил! Она вздохнула, сгребла деньги в кучу и сунула в руки Кабанчику:

– Ладно, пошли.

У меня челюсть отвисла. А они уже со двора выходят, Кабанчик на ходу деньги в холщовую сумку заталкивает (его тетка с утра на рынок отправляет с этой сумкой, а он к нам сбегает, и так каждый раз). Я за ними пошел, конечно. Иду и думаю: чего мы сейчас Синюхе скажем? Она страшная очень, все время орет. И жадная. Не дает абрикосы рвать, которые возле ее дома растут. А чего? Они ж не за забором, на улице! А она, если увидит, как начнет голосить:

– Ты их сажал? Ты их ростил? Все надарма привыкши!

Мы к ней вообще не суемся. Только вот лодку скрали. Мы почти до самой Синюхи дошли, а тут Кабанчик говорит:

– Мою мамку Надя зовут.

– Чего? – опять фыркнула Кира.

– А чего? Мне тетка рассказывала!

Я не понял, о чем это он. Ну и пусть Надя. И что с того?

– Тетка говорит, она отца поехала искать. Моего. Говорит, он ее любил сильно и так просто беременную не бросил бы.

Кира глянула на него насмешливо. Потом на сумку его с деньгами кивнула и говорит:

– Ну и неси Синюхе все сам, раз и мать у тебя Надя, и отца поехала искать. Неси, неси, Синюха ведь тебе, выходит, бабка!

И правильно меня Дусей зовут! Дуся и есть! Кира вон сразу сообразила, на что Кабанчик намекает…

– Не, – отступил от Киры Кабанчик. – Я ее боюсь очень.

Кира хмыкнула. Можно подумать, она не боится Синюху! Синюху все боятся, даже Васька. У нее спина скрюченная – говорят, от злости. Но я думаю, это чтобы лучше было видно, что на дороге валяется. Она всегда монетки поднимает, даже самые мелкие. Один раз я услышал, как она говорит соседке:

– Не могу я видеть ее под ногами, копеечку эту – вся в пыли! А там ведь Георгий Победоносец, он ведь святой… Стыдно!

Святого на копейке пожалела! А сама ни абрикосинки не даст сорвать, сразу орет! Она просто жадная, вот и все.

Мы подошли к дому Синюхи. Вроде не видно ее. Кабанчик судорожно сглатывал и письмо в руках теребил. Кира позвонила у калитки и отбежала. Мы с Кабанчиком тоже хотели свинтить, но Кира его в спину толкнула: