Андрей Зеленин - И снова про войну [Рассказы и повесть]

— А разве в семнадцать лет в армию берут? — удивилась Лиля. — По-моему, с восемнадцати!

— Ох, красавица! — вздохнул Григорий Николаевич. — В ту войну в тринадцать лет рабочими становились. Некоторые в шестнадцать лет опытными воинами уже считались.

— Значит, взяли вас в армию? — поторопил с продолжением рассказа Игорь.

Юрик сидел молча, переживая за старика.

— В армию меня взяли, — продолжил Григорий Николаевич. — Только ни в танкисты, ни на флот, как я мечтал. Стал я обыкновенным ездовым.

— А как же вы тогда Звезду Героя получили? — удивился Игорь. — Разве ездовые воевали? Они же только подвезти-увезти!

— Если бы только подвезти-увезти! Частенько и за винтовку браться приходилось. Вместе с пехотой воевал. И вот однажды что вышло…

Во время одной из бомбёжек остался Григорий Николаевич без своего транспортного средства. Коня по кличке Верный настиг осколок вражеской бомбы. Да и не только у Григория Николаевича такое несчастье приключилось. Да кроме того из всего транспортного взвода, из шестнадцати человек, в живых осталось всего семеро. На семерых три коня да четыре повозки. А с передовой тем временем боец раненый ползёт: немцы оборону прорвали! В окопах — живых никого не осталось.

Взглянули ездовые друг на друга. Молча. Без слов. Семь человек. Дядя Ваня Мокроусов, дед шестидесяти лет. Николай Бойко, колхозник, отец девятерых детей. Василий Петрович по фамилии Архипов, инвалид-сердечник, которого врачи в тылу оставляли, да сам он ни за что там не остался. Опанас Верёвка — украинец, солдат-пехотинец бывший, контуженный ещё в сорок первом. Леонтий Абрамович, кандидат искусствоведения, очкарик из Ленинграда. Старшина их взвода, пятидесяти трёх годков, вечно хмурый Иван Алексеевич, у которого немцы в Белоруссии всю семью — родителей, жену, дочь и двух внуков — в избе закрыли да живьём сожгли. И Григорий — мать в деревне одна-одинёшенька осталась.

Взглянули ездовые друг на друга. Молча. Без слов. И — бегом. Не назад. Вперёд. С винтовками. Туда, где танки фашистские гусеницами кровавыми мёртвые окопы давят.

Три танка. Семь ездовых против них.

Три пушки на танках да пулемёты, и боеприпасов для них — не меряно. Семь винтовок да по пять патронов на каждую винтовочку против врага.

Целый батальон вражеской пехоты за танками идёт. Никого за ездовыми кроме погибших товарищей не осталось.

Легли на землю горячую, огнём вражьим выжженную дядя Ваня Мокроусов, Николай Бойко, Леонтий Абрамович да Григорий и стали по пехоте стрелять — от танков отсекать, чтобы не помешали Василию Петровичу Архипову, Опанасу Верёвке да Ивану Алексеевичу. А те, втроём, подобрали в уцелевшей траншее по гранате — каждый! И — ползком. Ползком! Ползком!!! На танки.

И первым поднялся Иван Алексеевич. Во весь рост. И бросил гранату.

И грохнуло так, что зазвенело в ушах у Григория.

— Есть один! — закричал радостно Леонтий Абрамович, приподнялся от земли на мгновение и ткнулся лицом в приклад своей винтовки.

Треснуло стёклышко на очках ленинградца, и кровь из смертельной раны, будто нехотя, испачкала лицо ездового.

Следом за Иваном Алексеевичем поднялся над землёй Опанас Верёвка. Замахнулся гранатой на немецкий танк, а бросить — не успел. Пулемётчик немецкий из танка длинной очередью сразил ездового. И Ивана Алексеевича, что к Опанасу за гранатой кинулся, другой очередью сразил фашист.

А потом выстрелил этот второй — уцелевший — танк. Из пушки.

И накрыло волной осколков дядю Ваню Мокроусова. Рвануло на его спине гимнастёрку в нескольких местах, красным от крови и чёрным от земли — до смерти, и не стало дяди Вани.

А у Василия Петровича Архипова вдруг сердце прихватило. Схватился он за грудь, воздух, пронизанный свистом пуль, широко раскрытым ртом хотел глотнуть и не смог.

Увидел это Григорий, вскочил и бросился к Василию Петровичу. На помощь. Добежал почти, когда — вдруг! — словно палкой ударило по ногам! Упал рядом с Архиповым.

То пулемётчик из танка постарался. А сам танк на Григория двинулся: гусеницами гремит, пушкой, словно носом-хоботом длинным водит, ищет-нюхает. И пулемёт не смолкает. Да только все пули телу Василия Петровича достаются; прикрыл мёртвый ездовой раненого Григория.

И дождался сам Григорий! Гранату, что не смог Василий Петрович использовать так, как надо, взял и под гусеницу махине вражеской — ба-бах!

Жалко, не видел Григорий, как горел подбитый им танк, как убил Николай Бойко выскочившего на броню танкиста в чёрном комбинезоне. Рвануло рядом с Григорием. Подбросило чуть ли не в небо, да на землю так же неласково опустило.