Анатолий Гордиенко - Детство в солдатской шинели

Мама изредка приносила в кастрюльке похлебку, холодную картофелину, несколько сухариков, бережно завернутых в тряпочку, ругала, плача, Нину за то, что та не протопила печку-времянку разломанным буфетом. Нине ничего не хотелось делать. Укутавшись в одеяла, она изредка пыталась рисовать. Карандаши вываливались, пальцы в перчатках держали их с трудом, поднимать с полу не хотелось. Рисовала булки, яблоки, колбасу, сыр. Рисовала сады, на деревьях росли груши и рогалики, краснощекие мандарины и буханки черного хлеба. Подпись под картинками была одна и та же: «Очень хочется есть». Все реже и реже Нина ходила в столовую при Дворце пионеров, где почти ничего не было, нехотя шла в очередь за хлебом.

Когда начались настоящие морозы, пришла горькая весть: 12 декабря 1941 года в боях у Пулковских высот погиб папа. Нина онемело просидела весь день и ночь, а утром поднялась и побрела по улицам, собрала кое-каких дров, протопила печурку, убрала комнату. Через неделю обзавелась санками, возила воду с Невы, разбирала с соседями деревянный дом, в который попала бомба, подбирала вместе с дворником обессилевших прохожих, проведывала жильцов, отоваривала больным хлебные карточки. Не удивлялась, откуда взялись силы, понимала: папа уже не придет, надо жить по-новому.

Несколько раз Нина ходила на огромное пепелище Бадаевских продуктовых складов — их подожгли фашистские бомбы, ползала на коленях, как многие, собирала из-под снега горелую землю, смешанную с мукой, с зерном, варила на буржуйке эту землю, процеживала через ситечко, ела, оставляла маме. Мама приходила домой все реже, от голода она слегла в своем госпитале, потом болела дома. Немного поправившись, кое-как добралась до своей работы, снова болела. Солнечным, по-весеннему ярким утром потерявшую сознание маму подобрали у оперного театра, увезли домой, и больше она уже не вставала.

Вдвоем с дворником Нина повезла тело матери на кладбище. Санки скользили легко — все улицы были завалены снегом. Может быть, в тот день, может, назавтра Нина написала несколько строчек. Это было ее первое стихотворение:

Дворник и комсомольцы бытового отряда, взломав дверь, вынесли обессилевшую Нину и на тех же санках отвезли в больницу. Оттуда она попала в детдом на улице Демидова. Старая учительница Якубовская — фамилию ее Нина запомнила навсегда — всеми силами старалась отогреть детские души. Но не возвращались к жизни глаза девочки — Нина не хотела глядеть вокруг, читать, рисовать.

Глухой ночью по «Дороге жизни» детдомовцев перебросили через Ладогу, а оттуда повезли в Ивановскую область. Колхозники обогрели блокадных детей, кормили вдоволь хлебом, картошкой, поили молоком. Те, у кого были силы, работали в колхозе, помогали на поле, на ферме. Многие ребята искали родственников, и те приезжали за ними. Нина написала письмо в Подмосковье, тетка откликнулась, позвала к себе.

В июне 1942 года Нина приехала в тесный дом тетки, ей обрадовались, но вскоре Нина стала замечать, а может, ей казалось, что неласково смотрят на нее, когда приходит час садиться за обеденный стол. А потом тетя обнаружила под матрасом у Нины крохотные кусочки черствого хлеба и высмеяла ее при всех за ужином. Хотя Нина и понимала, что прошлое не повторится, все же ничего не могла поделать с собой — недоеденные корочки прятала под матрас, запихивала за щеку перед сном.

Жизнь становилась невыносимой: на работу нигде не брали — мала, в теткином доме она боялась поднять глаза, сказать слово.

…Бегунов вскакивал, садился, вертел в руках пачку «Казбека», хотя и не курил, зачем-то открывал и закрывал тут же форточку. Когда Нина умолкла, он быстро подошел к ней, положил руку на плечо.

— У меня тоже, — выдавил он, — все погибли. При эвакуации… А жить надо, девочка. Надо! И мы с тобой будем жить и бить ненавистную немчуру. Знаешь, как ее лупят наши летчики! Знаешь, как Гризодубова умеет бомбы в цель положить! От Москвы мы немца поперли? Да еще как!

Бегунов разгорячился, раскраснелся. Подошел к окну, распахнул его настежь.

— Что ты умеешь делать? — заговорил он, кинув быстрый взгляд на часы. — Хочешь печатать на машинке? Не очень? Понятно. Может, на метеостанцию — температуру измерять, скорость ветра, можно карты у них чертить, схемы, ты ведь способная к этому?

— Если нельзя летать, то я бы хотела быть радисткой. У меня слух музыкальный.