Виктор Штанько - Трудно быть другом

– А ты не прячь глаза! Не виляй в сторону!

– Твоему доходяге Муравью никто ничего не давал! И не парь мне мозги!

– А он мне все выдал! – Денис понял, что надо давить, иначе не выжать из нее ничего. – Прямо на тебя указал!

– Лажа! – заорала Верка и даже задохнулась от негодования. – Он у вас придурок! Чистый баклан! Знать ничего не знаю!

– А зачем пряталась, когда Гольд тебя искал?

– Никто не прятался! У подруги была! Можешь проверить! Только сегодня приехала!

– Но почему Муравей на тебя указал? Ты мне что обещала?! – Денис теперь взорвался. – В «Пентагоне» ничего нашим пацанам не давать! Ни за какие бабки! Обещала или нет?! А это знаешь как называется? Знаешь?! У Муравья братан шутить не любит. Он с мужиками из ОМОНа нагрянет сюда и всю эту помойку, весь ваш «Пентагон» с корнем! Он сам так сказал! Муравьев-старший с вами базарить о насморке не будет! И ему плевать, рванула ты куда-то или не рванула!

Даже при мерцающем свете костра и двух керосиновых ламп, стоявших на журнальном столике, было видно, как Верка вцепилась в ручки кресла тонкими пальцами с длиннющими ногтями с разноцветным лаком, как задергались ее губы, как нервно заёрзала она в большом уютном кресле.

– Кто привел Муравья сюда? – Денис повернулся к Ван-Бору.

– Не был он здесь! – Это уже Ван-Бор психанул. – Зуб даю! Сто лет не видел его! По барабану нам твой Муравей!

– А где ему вмазали наркоту? Откуда такая наркота у него? Это не дурь героиновая – «синтетика»! От нее уже подыхали у вас здесь! Ну, что молчите?!

Наступила какая-то тяжелая тишина, в которой, казалось, ничего не было слышно, кроме громких ударов сердца, – это у Дениса оно так стучало. Да еще охриплое дыхание Верки путалось где-то над головами, в грязных углах, в паутине.

– Долго молчать будем? – прервал тишину Денис. – Или братана приглашать на собеседование?

– Обожди… Сейчас скажу, Дэн… – Голос Верки, на удивление, теперь совсем не скрипел, а звучал тихо и мягко. – Сейчас скажу…

Маленькое личико Верки как бы уменьшилось еще, и остались на нем только длиннющие ресницы, окрашенные в разные цвета радуги – любит такой выпендрёж! – и пухлые губы, сверкающие синей помадой.

Крыса зашуршала где-то в углу. В костре потрескивают деревяшки.

Верка громко шмыгает конопатым носом, отчего вздрагивают колечки на бледных ноздрях – пирсинг вшивый! В нос, уши, шею и еще куда-то навтыкала разных железяк и очень гордится этим.

Верка набрала воздуха побольше, губы облизнула.

– Возле гастронома недавно с девками торчала. Хотела уходить и гляжу: Муравей на меня гребет. И сразу цап за руку: «Ты меня не видела! Никому ни слова! Отвалим!» А руку не отпускает, прямо вцепился! Зенки такие нехорошие и пялится, пялится. Я: «Чего пришел? Чего зенки пучишь?» Молчит. Я: «Мне некогда, у меня поезд!» А он все пялится. И наконец заговорил: «Верка, ты только не смейся… Мне очень плохо. Вот скажи: ты зачем живешь? Ты думала об этом?» И все пялится. Никогда его таким не видела. И по новой: «Ну скажи, зачем мы все живем?! Ты вот зачем живешь?!» Я что-то стала квакать… И тут у него слезы из глаз как потекли, как потекли! И шепчет на ухо: «Я не хочу жить, Верка! Я это уже давно понял. Совсем не хочу! Не получается у меня ничего!» Я ему: «Придурок! Ты вон как на гитаре бацаешь!» А он мне: «Это никому не нужно! Вот отец мой умер… Сказали, сердце не выдержало… Не выдержало! Оно у него все могло выдержать, а ему… а его…» И как захохочет, ну как бешеный! Я даже трухнула. А он: «Ты ничего не знаешь! Никто никогда не узнает!.. У каждого своя очередь… И теперь пришла моя очередь…» И вытащил из кармана ампулу. Я сразу узнала ее. С такой враз можно отбросить копыта. Я ему: «Где достал эту дурь?» А он плачет и хохочет, как перегруженный. Я ему: «Подохнешь! Выкинь глупость из мозгов! Кто тебе дал?» А он хохочет: «Много знать – вредно для здоровья! Ты меня не видела! Поняла?!» И отвалил. Тут мобила звонит – подруга потеряла меня совсем. Короче, я к подруге рванула. Всё! Больше ничего не знаю. И отвали от меня!

Снова тишина повисла над головами.

Ван-Бор не сопит.

– Прямо так и сказал: «Не хочу жить»? – Денис уставился в Веркины глаза. Когда вешает лапшу, они всегда бегают у нее, а тут застыли черными угольками. – Так прямо и сказал?! Так и сказал, да?!

– Да, так прямо и выдал. – Верка снова закурила, выпустила несколько красивых колечек и заскрипела уже своим обычным голосом – задвигала рашпилем по железяке. – Вы все какие-то чмокнутые… Чего вам не живется нормально? Вот мы с Ван-Бором по баночке пивка высосали – и в полном кайфе… Переходи-ка ты, Дэн, жить к нам. И Муравья пристроим. И Гольда. Четыре дня здесь – три дня дома, чтоб никакого шума. Нам тут скоро электричество проведут. Телик купим.