Арне Свинген - Баллада о сломанном носе

Когда говоришь с Адой, никогда не знаешь, куда заведет беседа. Общение с ней вроде изучения змеиных повадок: сначала они двигаются плавно и медленно, а потом вдруг р-раз — и бросаются на тебя! Порой мне кажется, будто я понимаю Аду, но в этот самый момент она произносит нечто совершенно для меня непостижимое. Так что вряд ли она права, потому что способна изумлять меня на каждом шагу. Просто иначе — не так, как я.

Сегодня я впервые в жизни прогулял школу. И сдается мне, что если мы и впрямь подружимся с Адой, то это далеко не в последний раз.

— Как дела в школе? — поинтересовалась бабушка, когда я вернулся домой.

— Я туда не ходил. Вместо этого я пошел в гости к Брину Терфелю. Он высунулся из окна и пел на всю улицу. Кстати, сегодня вечером я пойду в Оперу.

— Неужели? Ты серьезно?

— Ты не возражаешь?

Бабушка растерянно смотрела на меня:

— Да нет, конечно. А с кем ты пойдешь?

— С Адой — одной девочкой из класса.

— Здорово.

Потом мы поехали к маме в больницу. Я попросил бабушку ничего не говорить ни о концерте, ни о моем знакомстве с Терфелем. На завтра маме назначена операция, и волноваться по любому поводу ей вовсе не стоит. Пока мы сидели у нее, она несколько раз начинала клевать носом и даже не притронулась к шоколадке, которую я ей принес.

Прощаясь, я назвал ее лучшей мамой на свете, но не уверен, что она вообще обратила на это внимание. И хотя я прекрасно знаю, что вряд ли это так, но мне кажется, ей важно было услышать от меня нечто подобное. К тому же мама у меня и впрямь единственная, так почему бы ей не побыть иногда лучшей в мире?

— Зайдем в ресторан? — предложила бабушка, когда мы вышли из больницы.

— В «Макдоналдс»?

— Нет, в настоящий ресторан. В индийский, например?

— Индийской еды я никогда не пробовал.

— Значит, идем!

В «Макдоналдсе» и «Бургер Кинге» выбирать проще простого: и те и другие торгуют бургерами, почти одинаковыми на вкус. Салатов и куриных наггетсов я никогда не заказываю. А вот в индийском ресторане нам выдали целую брошюру с названиями блюд, названия которых произнести совершенно невозможно: мург масала, бегум бхара и дхуан гоши. Бабушка посоветовала мне взять курицу тандури, и я согласился. Нам принесли лепешку размером с пиццу, которая называется нан, много риса и горячую курицу на небольшой сковородке. Никогда прежде я ничего подобного не ел. Кушанья были острыми, непривычно пряными и вкусными.

— А у тебя хватит на все это денег? — спросил я бабушку.

Задавать такие вопросы неправильно, я знаю, но я боялся, что бабушка натворит глупостей.

— Сорить деньгами иногда бывает полезно. Бабушка вообще никогда не сорит, поэтому я так и не понял, что она имела в виду.

— А завтра нас ждет отличный завтрак! — добавила она.

В половине седьмого я встретился с Адой в Опере. Ада нарядилась так, словно собралась на бал.

— Я сдал свой костюм в химчистку, — сказал я.

Ада засмеялась: она прекрасно понимала, что это неправда. Мы подошли к кассе.

— Добрый вечер. Меня зовут Барт, — сказал я.

— Очень приятно, — ответила кассирша.

— Э-э… Ну да…

— Брин Таффель обещал оставить нам два билета, — вмешалась Ада.

— Терфель, — поправила ее кассирша, — учитесь говорить правильно, юная леди. Вот ваши билеты.

Она протянула нам конверт, в котором действительно лежали два билета.

— О нет, — сказал я, всмотревшись в них, — они все перепутали и написали, что мы — участники оркестра.

Ада опять рассмеялась.

— Если тут написано «оркестр», это значит, что мы сидим прямо рядом с оркестром. Это лучшие места!

— Сам знаю! Ты часто здесь бываешь?

— Перед Рождеством мы смотрим «Щелкунчика». Порой мне кажется, что я воспитывался в волчьей стае и не имею ни малейшего представления о том, как живут люди. И потому иногда не знаю совершенно элементарных вещей. С другой стороны, я могу жить с волками, а никто из этих людей — нет.

Мы вошли в зал и уселись на два места в самом центре четвертого ряда партера. Большинство зрителей здесь были ровесниками моей бабушки, но встречались и молодые, в основном девушки в юбках.

Начался концерт — а через мгновение он уже кончился. Во всяком случае, мне так показалось. Наверное, я сидел с разинутым ртом все время, пока голос Брина Терфеля наполнял наши уши и заставлял сжиматься желудки. Слушать его в наушниках — это одно дело, а вот видеть, как меняется у него выражение лица, горят глаза и округляется рот, — совсем другое. Музыка словно переполняла его легкие, так что звуки выплескивались через край.