Владислав Крапивин - Взрыв Генерального штаба

– Ничего, что с тобой пойдет такой оборванец?

– Кому какое дело!.. И, между прочим, выглядеть оборванцем сейчас даже модно.

Зорко сказал, что пойдет с ними. Но потом в секунду передумал – словно что-то вспомнил.

– Нет, я останусь… Раковины поищу…

А когда они ушли, тоже побежал через дамбу. Сам по себе…

Лён побродил по пестрым улицам, по шумному рынку. Проиграл две серебряные монетки жуликоватому парню, который дурил голову обступившим его людям – с помощью пластмассовых стаканчиков и шариков.

Лён отлично видел хитрости этого мошенника и мог бы легко обставить его. Но это вызвало бы подозрение. К тому же, у парня наверняка вертелись рядом дружки…

А монеток было не жаль. Денежный запас, который Лён получил в школе и держал в потайном кармане у пояса, не был израсходован и на треть.

И все же Лён поторговался с теткой, которая продавала арбузы, – так, чтобы не выходить из роли. И торговка эта, спешившая домой, уступила самый большой арбузище буквально за гроши.

– Кушай на здоровье да не лопни. Люблю таких, у меня племянник конопатый, вроде тебя…

Что она сказала бы, увидев “конопатого” в парадной форме, при аксельбантах и тканом золотом поясе?

Лён притащил арбуз на бастион и увидел Зорко, который жарился на парапете и раскладывал раковины…

Вечером, когда опять сидели на каменном ограждении – лицом к морю, – Зорко сказал:

– Я придумал имя для той большой раковины…

– Какое, Зорито?

– “Камин”… Знаешь, почему? Потому что она снаружи серая, как камень, а внутри оранжевая, будто там огонек…

– Похоже, – согласился Лен. – Зорко, а ты знаешь, что такое “камино”? Не “камин”, а “камино”…

– Наверно, круглая печка – хихикнул Зорко и поежился. Он был без голландки, а с моря потянуло ночной свежестью.

– Сам ты печка… “Эль камино” по-испански значит “дорога”… В том интернате, где я жил до военной школы, была одна воспитательница, не похожая на других. Добрая. За это ее потом прогнали… Звали ее Камилла. Похоже на “камино”, верно? Она рассказывала нам про Дорогу…

– Про какую? – шепотом спросил Зорко. И придвинулся вплотную к теплому Лену. Тот ладонью прикрыл его колючее плечо.

– Про Дорогу, которая среди звезд. На нее люди уходят после жизни на Земле…

– Бабушка говорила, что они уходят в рай или в ад. Кто что заслужил…

– Может быть… Но есть еще Звездный тракт. Иногда он тянется прямо через космос, и звезды рядом с ним – совсем маленькие. Ну, как Динкины сережки… Не хихикай, балда… Их можно потрогать руками… А иногда он похож на простую земную дорогу. Это где как. Он же бесконечен, там бывает всякое…

– А зачем этот тракт?

– Вообще-то он называется не тракт, а именно Дорога… Зачем? Там встречаются все, кто потерял друг друга в этой жизни. Те, конечно, кто хотят. И кого ищут…

– И можно встретить родителей?

– Запросто… Неизвестно только, долго ли надо идти. Но это не так уж важно, времени там у каждого сколько хочешь. Вернее, его там просто нет…

– Как у невидимого Ермилки?

– Что?.. Да, правильно! И вот ты идешь, идешь и когда-нибудь встречаешь тех, кого ищешь… Может, даже тех, кого на свете не было…

– Как это?

– Ну… вот у меня должен был родиться брат. Мама умерла, когда ждала ребенка. И сделалось, что ни ее, ни брата… А теперь он был бы такой, как ты…

Зорко перестал дышать и придвинулся еще чуть-чуть. Лён продолжал полушепотом:

– А там, на Дороге… там может получиться, что мой брат есть. Там исправляются всякие несправедливости судьбы.

– Хорошо бы… А это правда?

– Так говорила Камилла…

– А ты веришь?

– Пожалуй, да…

Облака совсем догорели, растворились во тьме. Это была узкая гряда, она не закрывала ни зенита, ни горизонта. В зените опять белыми гроздьями вызревали звезды. У горизонта доцветала бледно-зеленая полоска. А над ней висел запрокинувшийся месяц.

Скоро месяц совсем съехал к горизонту, порозовел и должен был вот-вот коснуться воды. Наверно, всей природе казалось, что это очень важный момент. Даже цикады притихли.

Зорко повозился под ладонью Лёна и шепнул:

– Месяц похож на малыша, который собрался купаться. Вода в ванне горячая, вот он и присаживается осторожненько… Я помню, как меня мама купала…

– Тебе хорошо…

– Почему?

– Всегда хорошо, когда помнишь что-то такое… А я помню только казенные бани, там осторожничать некогда: скорее, скорее… Зорко, а когда он коснется воды, она зашипит.

– Почему?