Владислав Крапивин - Взрыв Генерального штаба

– Во-первых, тогда надо было бы говорить раскатисто, с двумя “р” – “Зоррито”…

– Это писать надо с двумя, а говорить можно и так…

“Просто у тебя, у голубка, проскакивает йосский акцент, – усмехнулся про себя Лён. – Йоссы звук “р” всегда глотают…” И хотел спорить дальше:

– А во-вторых…

Но тут их позвал с бастиона старик Август…

Динка появилась только вечером – когда Зорко и Лён сидели на парапете и смотрели на заходящее солнце. Сегодня оно уходило в сизую дымку, и ярких красок не было.

Зорко и Лён раздвинулись, Динка села между ними. Оправила школьную юбочку, закачала ногами. Ноги снова были в мелких порезах и травинках – как в день знакомства.

– Ты что, по болотам гуляешь? – неловко спросил Лён. Потому что Динка заметила, как он разглядывает ее ноги.

– Конечно! Каждую пятницу, а то и чаще. Только там не совсем болота, а заросшие пуды с островками и кочками. На одном островке живет Ермилка.

– Кто?! – звонко удивился Зорко.

– Мальчик такой. Чуть поменьше тебя…

– А… как он там живет? Зачем?

– Живет и все…

– Беженец? – спросил Лён.

– Ну… можно сказать и так… У него мама и папа плыли на теплоходе “Константин”, когда его захватили йосские десантники. Всех взяли в заложники. А когда морская пехота брала “Константин” на абордаж, многих заложников там постреляли…

– Йоссы не стреляют заложников, – сумрачно сказал Зорко.

– Там не разберешь, кто стрелял. Палили с двух сторон, а про пассажиров и не думали… Вот Ермилка и остался один. И ушел туда… Он никого не хочет видеть. Вернее, не хочет, чтобы е г о видели. Говорит, что одному жить лучше. С бабочками, стрекозами и лягушатами…

– А зимой? – поежился Лён.

– У него хижина, а в ней солома и сухие камыши. Он в них зарывается и спит до весны…

– Сочиняешь, – догадался Зорко.

– Ничуть не сочиняю!

– Но он же не медвежонок!

– Нет… Но и не обыкновенный мальчик. Он…

– А чем он питается, когда не спит? – недоверчиво перебил Лён.

– Иногда я ношу ему хлеб и молоко… Но он может совсем не есть. И неделю, и месяц, и хоть сколько. Просто ему нравится, что я прихожу и приношу гостинцы. И книжки… Мы познакомились в прошлом году, когда я там охотилась за тритонами для школьного террариума. Знаете, что такое террариум?

– Знаем! – Зорко стукнул босой пяткой о камень. – Ты скажи: он так и живет там целых два года? Ведь “Константин”-то штурмовали в позапрошлом году!

– Так и живет. Как Маугли. Только без волков…

– Но он же тогда был совсем маленький! Не мог он один, – опять не поверил Лён.

– Восемь лет ему было…

– Значит, сейчас он не младше меня, – придирчиво заметил Зорко.

– Ему и сейчас восемь лет.

– Лён, давай спихнем Враль-Динку вниз! Чтобы не пудрила нам извилины!

– Да правду я говорю! До чего бестолковые! Вы дослушайте до конца! Он не простой мальчик, а невидимка!

– Лён, ты ее с того бока, а я с этого…

– Ай! Дурни!.. Ну, честное же слово! Он стал таким, потому что… ну, это, наверно, как болезнь… Я же говорю, он не хотел, чтобы его кто-нибудь видел. Он перестал верить всем-всем людям, вот!.. И от всех скрылся, вот!.. А у невидимок время почти не движется. поэтому Ермилка не растет. Вернее, он растет, когда превращается в нормального, в видимого, но это бывает очень редко, на несколько минут. Он не хочет, чтобы про него знали. Только со мной подружился…

– Почему? – слегка ревниво спросил Лён.

– Ну… надо же с кем-то… Он же почти малыш, тоскливо совсем одному… Он все про себя рассказал. Признался, что по ночам иногда плачет. Это когда совсем темно, нет луны… Но вообще-то он веселый. Проказник…

Лён вдруг поверил. Почти. Зорко, видимо, тоже. Он спросил:

– А какие книжки этот Ермилка любит?

– Сказки про зверей… Он там организовал хор из дрессированных лягушат. Он рассказывает, что среди них есть говорящие…

– Врет, – уверенно сказал Зорко.

– Ну, может быть фантазирует… Вообще-то он иногда бывает вредный. Упрямый. Особенно когда приходится лечить его ссадины-царапины. Он ведь там то и дело обдирается о колючки, потому что бегает голышом. Думаете, я почему таскаю в сумке всякие медикаменты? Из-за этого обормота…

– Как же ты мажешь йодом его, невидимого? – усмехнулся Лён.

– Велю сделаться видимым. Ну, не полностью, этого он стесняется, а ту часть, которую надо лечить… Хуже, когда он болеет весь. У него то и дело кашель или мокрый нос. А недавно схватил простуду с температурой. Я принесла ему аспирин и колдрекс, а он за два дня не проглотил ни порошка, ни таблетки. Да еще кукарекает и дразнится…