Сергей Вольф - Ищи себя, Громов

Я остановился и тут же понял, что ничего не скажу ему, а просто… и вдруг неожиданно для себя сказал:

— Бедный Макаров. Ноль.

Кажется (я вспомнил это потом), он хихикнул басом. Я попал ему кулаком в живот, точно в живот. Сзади него была стенка, лететь ему было некуда, или дело было в другом, не знаю, драться я не умею, но он сполз вниз по стенке прямо на пол. Все в классе (я вспомнил это уже после) ахнули и сразу же ещё раз, я думаю потому, что дверь в класс скрипнула, отворилась (это я расслышал), и вошла Евгения Максимовна. Бома как раз поднимался с пола.

Я повернулся (тогда-то я и увидел, что это вошла Евгения Максимовна) и, глядя на неё, прошёл к своей парте. Я видел, как её глаза стали темнеть, всё темнее и темнее и превратились в чёрные.

Она села, а я остался стоять, глядя в пол.

— Идите все домой, — сказала она. — До свиданья.

Я стоял и слушал, как все уходят из класса, — лёгкий топот ног и шёпот, после топот ног по коридору, всё тише и тише, а я всё стоял и глядел в пол.

Наконец топот смолк.

— Ты ударил Макарова? — спросила Евгения Максимовна.

— Да, — сказал я и посмотрел на неё. Глаза её так и были чёрными.

— Пошли, — сказала она.

Мы молча прошли по коридору, спустились по лестнице и вышли на улицу.

— Понимаете, — сказал я вдруг. — Он меня оскорбил.

— Запомни, — сказала она, — что у человека есть глаза и слова, чтобы ответить на оскорбление. И глаза тоже для того, чтобы ответить. Руки — последнее дело. Или — только в крайнем случае. Тебе понятно?

— Не совсем, — сказал я.

— Тогда просто постарайся запомнить то, что я сказала.

— Хорошо.

И вдруг какая-то сумасшедшая машина помчалась прямо на нас, когда мы переходили улицу. Я сильно, плечом, толкнул Евгению Максимовну, она куда-то отлетела, я успел прыгнуть в сторону, машина, страшно гудя, проскочила мимо, я обернулся и увидел, что Евгения Максимовна стоит совсем бледная и смеётся, А меня вдруг заколотило.

— Простите, — сказал я, — Евгения Максимовна!

— Ерунда, — сказала она. — Пошли.

Мы пошли дальше, неожиданно мимо нас проехал мотороллер «Тула» с кузовом. На кузове было написано «Мороженое», и я внезапно сорвался с места и помчался за ним, чтобы остановить его и купить стаканчик мороженого для Евгении Максимовны. Мне вдруг ужасно захотелось это сделать.

— Куда? — крикнула она.

А я мчался навстречу холодному ветру, рубашка у меня расстегнулась на груди, мчался и всё никак не мог догнать эту «Тулу» с кузовом.

После я уже не смог бежать, остановился: дых-дых, дых-дых и — смешно сказать! — увидел продавца мороженого.

Я быстро купил стаканчик и помчался обратно.

Я издалека увидел Евгению Максимовну. Она садилась в трамвай и махала мне рукой.

Трамвай уехал.

А я пошёл куда глаза глядят, я стал сам есть этот стаканчик, раз уж она уехала, ветра я не замечал и так и не застегнул на груди рубашку. Потом я заблудился и долго искал свой дом. Дома здесь все довольно похожие, особенно для нового человека, после нашёл наконец. Ветер всё дул. Я долго, оказывается, проболтался на улице, наверное, поэтому и заболел. Наверное, поэтому. В тот же самый день. Вечером.

— Громов! — сказала учительница географии.

Я встал. Был понедельник, первый день в школе после болезни.

Я точно знал, что весь класс смотрит на меня, но я ни на кого не глядел, глядел прямо на карту.

Трудно в это утро было идти в школу. Вчера ещё я об этом не думал, вернее, думал, знал, что будет трудно, но отмахивался, старался не думать, а вот сегодня утром я уже это чувствовал. Чувствовал, что до того неохота идти, что хоть беги куда попало. Но я пошёл, само собой. Только я медленно шёл, чтобы прийти к самому началу первого урока. И всё-таки я пришёл рановато, минут за пять. И сразу же началось. Те, кто из нашего класса шёл рядом со мной по улице, перед школой, или в вестибюле, или на лестнице тут же прицепились ко в мне: «Привет, Громов!», «Здорово, Гром!», «A-а, здравствуй!», «Как дела, Гром?», «Что, Громов, поправился? Молоток!», — а я только кивал, иногда отвечал: «Привет», «Привет», «Здравствуй», «Привет».

Я вошёл в класс, когда уже все рассаживались, и даже не поглядел, есть Бома на своей последней парте, или его нет.

— Знаешь что, Громов, — сказала учительница географии, а я стоял, глядя на карту. — Ты сегодня расскажешь нам про Сибирь. Правда, по программе нам ещё до неё далеко, но я прямо не знаю, как с тобой быть, сначала ты опоздал на занятия, нет-нет, я понимаю, это не по твоей вине, потом болел, мне нельзя тебя спрашивать, но и не спрашивать тоже нельзя, ты у меня один без отметки, так что давай, расскажи нам про Сибирь.