Алексей Логунов - Мой пшеничный сноп

Быстрее других взбирался на тополь Мишка, наш сосед, который был старше меня года на три. Только что стоял рядом, а через минуту его красная рубаха и голые пятки уже мелькали высоко вверху, чуть ли не под облаками. Вот он, прильнув животом к толстому сучку, обхватывает его ногами и одной рукой, а другую запускает в грачиное гнездо и выгребает оттуда яйца. Сучок раскачивается, вместо с ним качается и Мишка; кажется, он вот-вот сорвется вниз, и я невольно зажмуриваюсь. А когда откроешь глаза, красная Мишкина рубаха уже скользит вниз по стволу, а сам он крепко держит в зубах кепчонку, в которой лежат грачиные яйца. Потом мы все вместе, где-нибудь за огородами, пекли их в костре и ели.

Не раз, придя к тополям (они росли за деревней, на пригорке), я пытался влезть так же высоко, как Мишка. Не раз я обдирал себе до крови коленки и рвал штаны. И однажды, когда я уже учился во втором классе, высота была покорена. Я залез даже выше грачиных гнезд!

— Ты чего там застрял? — кричали мне снизу товарищи.

А я не мог оторвать взгляда от нашей деревни. Отсюда, сверху, она была похожа на пшеничный колос!

Большак с бревенчатыми мостами и мосточками — это узловатый стебель. Он начинается где-то в синей дали, на Куликовом поле. Влево и вправо отходят от большака узкие листья проселочных дорог. А вот и сам колосок — наша Ключевка. Словно зерна, жмутся друг к другу крыши. Между ними в разных местах видны прогалы — это вылущила избы война… Но колосок стоит, топорщит в разные стороны усики тропинок и стежек!

Давно уже наша деревня перестала для меня быть неведомой и загадочной страной. Но она и сейчас еще так порой удивит, что только руками разведешь:

— Ну и Ключевка!

Как-то пришла с молотилки мама, и я тут же полез в ее широкий карман на фартуке. Она всегда мне что-нибудь приносила в нем: или огурец, или кусочек лепешки, который оставляла для меня от обеда.

— Ничего я тебе не принесла нынче, Карабчик, — устало сказала мама.

— А это что?

В кармане я наскреб щепотку пшеничных зерен.

— Зернышки? Ну играй, играй…

И я, устроившись за столом, стал играть в пшеничные зерна, которые у меня тут же превратились в людей. Были тут зерна-женщины, спешившие на работу, зерно-бригадир, зерна-школьники с зерном-учительницей посередине (она читала им книжку), зерно-пастух, даже зерно-стекольщик, ходивший от избы к избе с протяжным криком, похожим на песню: «Сте-екла вставляю! Ве-едра паяю!» Получилась целая деревня, наша Ключевка!

Когда осталось последнее, самое маленькое зернышко, я никак не мог придумать, кем его сделать. И тут вспомнил, что забыл про себя. Но уж больно неприглядное, щуплое зернышко осталось… Может, поменять его с кем-нибудь местами? Например, с учительницей. Подумал-подумал и не решился: разве будут ребята слушаться такого замухрышку? Тогда, может, со стекольщиком? Опять не годится: вон какой тяжелый ящик у стекольщика, его не так-то просто донести. С нашим бригадиром, одноруким Иваном Артемычем, тоже не удалось поменяться. Он даже с одной рукой так ловко запрягает лошадь, что иному человеку и с двумя за ним не угнаться.

Так и пришлось мне самому быть самым маленьким, щуплым зернышком. Помню, до того мне стало обидно, что крупные взаправдашние слезы так и закапали на стол, прямо на мою игрушечную деревню из пшеничных зерен. Я уж позабыл, что сам выдумал эту игру, и плакал всерьез, как над большим горем! Ведь каждый в Больших Ключах умел делать что-то особенное, большое и нужное, один я ничего не умел.

На другой день я собрал все свои зернышки в кулак, пришел на ток, где работала мама, и бросил их потихоньку в большой ворох пшеницы. И на душе стало отчего-то легко и радостно.

Хорошо на току. Шумно, весело, но не бестолково — работа идет! То и дело подъезжают с поля возы со снопами. Тарахтит колесный трактор ХТЗ, в распахнутых воротах риги с завыванием гудит барабан молотилки, от которого к трактору тянется широкий, чуть ли не в полметра, приводной ремень. Возле барабана распоряжается усач Петр Матвеевич, он здесь самый главный. На нем длинный кожаный фартук, почти половину лица закрывают квадратные очки в резиновой оправе — от мякины и пыли.