Михаил Жестев - Лето без каникул

— Опять ты, Емельян, за свое. Я тебе сказал, никто тебя неволить не будет и больше об этом ни слова…

— Есть ни слова, — поспешил сказать Емельян. — Так, значит, могу рассчитывать?

— Через неделю правление, а там считай себя фуражиром.

— Как раз к развороту сенокоса! И то сказать, Иван Трофимович, я уже приглядел, куда лучше свозить пойменное сено. Не через речку тащить, а в бору у бережка застоговать. А зимой на тракторе по льду зараз можно хоть пять стогов перевезти… Долго ли? Да и рядом.

— Вот и хорошо, — сказал Русаков. — А теперь садись чай пить.

— Не могу…

— С конфетами.

— Нет, увольте, Иван Трофимович. Мне Игнат Романович дальней родней приходится, я к нему приглашен.

— Тогда другое дело, — рассмеялся Русаков. — Нашему чаю далеко до романовского угощения.

Когда Емельян ушел, Русаков сказал, пододвигая Игорю свои излюбленные соевые батончики:

— Хороший парень.

— А колхоза боится.

— И ты боялся, разве нет? Да и сейчас побаиваешься. Если не за себя, то за своих товарищей. Разве это ваша вина? Нет. Беда? Может быть. Но ведь с бедой надо как-то бороться. А как? Вот в этом вся загвоздка. Только не так, как это кажется некоторым нетерпеливым товарищам.

— А вы знаете? — спросил Игорь.

— Как вообще, может быть, и не знаю, а вот как было с Емельяном, могу рассказать. Кто знает, может, и тебе моя наука пригодится. Ты комсорг. Так вот, сидел я как-то осенью в правлении и увидел в окне — идет солдат по деревне. Кто такой, откуда? А бухгалтер мне отвечает: «Это Емельян из Загорья, наверное, в отпуск приехал». На следующий день пришлось мне заехать в ту бригаду; разыскал Емельяна — он из лесу матери дрова привез. Ну, поздоровались, поговорили насчет нынешней армейской службы, а потом я ему говорю: «А куда после службы думаешь податься?» — «Куда подамся, еще не знаю, но сюда не приеду». — «И даже на побывку? Хоть месяц в родном доме пожить, мать проведать». — «Нет, — говорит. — Сначала устроюсь в городе, по всем правилам городским стану, ну, а потом, может, на недельку в очередной отпуск приеду». Слушаю его и вижу насквозь. Ему ой как хочется после армии в родном доме пожить, испеченных матерью пышек поесть, в своей деревне погулять, да где там — напуган он колхозом, боится: а вдруг оставят? И напрямик ему говорю: «Послушай, Емельян, если ты мне веришь, то вот тебе мое верное слово: после армии приедешь — в колхоз тянуть не стану, захочешь уехать — пожалуйста, будет интерес поработать — возьмем, и опять же хочешь — вступишь в колхоз, а нет — твое дело». И что же ты думаешь, Игорь, приехал, недельку погулял — и ко мне: «Иван Трофимович, нельзя ли к какой-нибудь работенке пристроиться?» Видно, понравились ему домашние пышки. «Только, — говорит, — вы своего слова не нарушите?» — «Пожалуйста, хоть завтра езжай куда хочешь». И начал он на бригадной ферме воду возить. Скажу прямо, работа не очень прибыльная. Но ничего, работает. Поработал месяц, я его — грузчиком на машину. Тут уж не тридцать-сорок рублей, а все семьдесят пять. А Емельян и доволен, и косится на деньги. И опять мне: «Смотри, председатель, не обмани меня». А я ему не ответил, а на следующий день письмо, да по почте, да еще заказное: «Не думай, Емельян, что я слову своему не хозяин, сказал — в любое время можешь уехать. И давай порешим: больше об этом у нас разговора не будет». И вот тогда он сам запросился в кормовозы. Интерес появился к хозяйству. А теперь вот фуражиром хочет быть. Слыхал, что задумал? И правильно задумал. Удивительно, как это раньше мне в голову не пришло — застоговать часть сена в бору.

— Но в колхоз все-таки не идет.

— А нам не к спеху, подождем.

— И долго ждать еще?

— Думаю, нет…

— А все-таки, Иван Трофимович?

— Жду, когда придет лес просить, дом строить.

— Ему в доме отца и матери неплохо.

— А в своем лучше. А свой обязательно потребуется. Приглянулась ему тут одна деваха. Так что, думаю, к зиме придет Емельян и положит на стол заявление: «Прошу принять меня в колхоз…»

Игорь весело взглянул на Русакова. Ему хотелось спросить: «А не долго ли вы возитесь, Иван Трофимович, с Емельяном? А вдруг ваш Емельян да не женится, что тогда будет? Не потребуется дом, не потребуется лес, глядишь, поживет-поживет и сбежит». С трудом сдерживая ироническую улыбку, Игорь спросил:

— А к нам, выпускникам, какой у вас подход?

— К каждому свой.

— Ну, а ко мне?

— К тебе, Игорь? — Русаков налил себе второй стакан чая и только после этого проговорил в раздумье: — Как тебе сказать? Ладно, скажу! Только уговор, не обижаться. Ведь ты правду хочешь знать… Так вот, Игорь. Когда ты пришел ко мне проситься в трактористы, очень я удивился. Особенно когда сказал мне, что кому-то надо работать в колхозе. Но, прикинув что к чему, решил: батька твой, видно, не очень-то помогает матери, Антонина в городе поступила в трикотажницы, а семья, что ни говори, большая — пришло твое время матери помочь. И подумал я тогда: а в колхозе будет прибыль. Шутка сказать, какой парень пришел — отличник, со средним образованием, слыхал, физик! Да из такого парня кого хочешь сделаешь: своего главного агронома, своего главного инженера и, кто знает, может, в будущем председателя колхоза. Да такое хозяйство, как у нас, дали бы в старое время Тимирязеву иль Прянишникову — они бы счастливцами себя посчитали. Но это к слову. А однажды утром мне звонок. Есть у вас такой Шеломов, сам пришел в колхоз? Хороший парень? Надежный? Что я мог ответить. Конечно, хороший и надежный. И сам пришел… Мне же предложили свезти тебя в райком комсомола. И вдруг узнаю, что ты не только остаешься в Больших Пустошах, но и других призываешь.