Иван Коданев - Пойте, птицы, пойте!

Жена налила в блюдце молоко, поставила его у порога. Время от времени щенок подбегал, лакал молоко и снова принимался играть. Спать мы его устроили на кухне. К своей постели он сразу привык. И больше нигде не ложился, только на своем половичке. Просыпался рано и будил всех звонким, визгливым лаем.

Утром с Рексом гулял я, днем — Оля. Вечером мы отправлялись на улицу втроем. Рекс быстро перезнакомился со всеми жильцами в доме, встречал их звонким лаем, а на чужих ворчал.

Он хорошо знал время обеда, ужина и ластился к моей жене, хлопотавшей на кухне. Нетерпеливо прихватывал зубами за передник, повизгивал и точно хотел сказать: «Ну дай мне скорее поесть. Не видишь, как я голоден?!»

Когда Рексу исполнилось три месяца, я повел его на ветеринарный пункт. Щенку нужно было сделать укол, чтобы он не заболел чумкой.

По дороге он вел себя как обычно: с любопытством обнюхивал прохожих, бросался на кошек, но при входе в лечебницу, почуяв запах лекарств, забеспокоился. Кое-как я его успокоил.

В кабинете мы с ветеринаром уложили его на длинный стол. Я стоял рядом, держал и поглаживал щенка.

— Ничего, ничего, Рекс. Спокойно! Так надо, — говорил я ему.

Он поглядывал на меня и шевелил в ответ кончиком хвоста.

Ветеринар набрал в шприц вакцину и сделал укол. Я почувствовал, как щенок напрягся, но даже не пискнул, когда иголка исчезла под кожей. Он только перевел на меня свои умные, серьезные глаза, как бы спрашивая: «Что же это вы со мной делаете?» И вздохнул.

На обратном пути Рекс снова развеселился. Он прыгал, натягивал поводок, просился побегать.

Оля сама очень боялась уколов и, когда я уводил Рекса к ветеринару, даже всплакнула.

— Рексушка, — причитала она, — милый мой, тебе сделают больно. Мне тебя жалко!

Я рассказал ей, как Рекс вел себя в лечебнице. Оля так и расцвела. Она гладила, ласкала щенка, угощая сахаром.

— Ах, какой ты смелый, Рексушка! — говорила Оля. — Я вот тебе сладкого припасла. Кушай!

Не успела положить на ладошку кусочек рафинаду, как — р-раз! — он уже оказался в пасти Рекса. Съел и еще просит: повизгивает, смотрит на молодую хозяйку и вертит вовсю пушистым хвостом.

Вскоре я начал натаскивать Рекса. Прежде всего приучал его к поводку. Обычно он забегал вперед или в сторону, точно спешил куда-то. Я стал его приструнивать.

— Рядом, Рекс! Рядом! — приказывал ему.

Долго с ним бился. В конце концов Рекс понял, что я от него хочу, и вскоре ходил со мною нога к ноге.

Потом учил другому. Возьму какую-нибудь вещь: палку, тряпку или шапку, заброшу подальше и требую, чтобы он принес ее мне. Тут тоже пришлось с ним повозиться. Но и этот урок он усвоил.

Я заставлял Рекса прыгать в воду и плыть туда, куда мне нужно.

Рекс оказался на редкость послушным, исполнительным псом, и часто мы были довольны оба: и ученик, и учитель.

Чуть позже я начал вывозить его в лес. Надо было ему привыкнуть к новой жизни, ожидавшей его в будущем. Мы гуляли, и я ждал, когда охотничьи навыки у Рекса, как и у всякой породистой собаки, проявятся сами. Я с интересом наблюдал за ним во время этих прогулок. Обычно садился с ним на теплоход и плыл куда-нибудь за город. Всякий раз Рекс внимательно приглядывался к окрестностям, словно пытался изучить: в каком направлении его везут? Он становился на задние лапы и подолгу смотрел на берег, потом подбегал ко мне, ложился у ног.

На стоянках я не спешил. Ожидал, когда с теплохода сойдут все пассажиры, потом — уже мы с Рексом. Я спускал его с поводка, и Рекс носился как ветер. Умчится вперед, мелькнет его хвост в кустах; вон — видно — проскользнул по опушке. Закатится вдалеке заливистым лаем и опять вынырнет в нескольких шагах от меня. Не знаю, кого уж он там облаивал, но видно было, что все это ему очень нравилось. Бросится ко мне, поласкается, полежит у ног, вывалив из пасти красный длинный язык, и опять исчезнет в кустах.

Иной раз так набегается за день, приедем домой — даже к пище не притронется. Лежит на своем половичке и дремлет, вздрагивая во сне. Встанет, попьет воды и снова ляжет…

За год Рекс возмужал, оброс косматой, пушистой шерстью. Грудь у него раздалась, лапы окрепли — большие, широкие. Здоровый, сильный пес!

Жил он теперь в сарайчике, во дворе.

Пришел сентябрь, со своей особенной красотой, охотничьими радостями. Осенью охотника тянет в лес с такой силой — удержу нет! Чистишь ружье, набиваешь патронами — готовишь снаряжение, а в мыслях — шагаешь по тайге, тянешь в себя густой воздух, настоянный на травах, разводишь костры на берегах бурливых речек. Нет тут покоя охотнику!.. Тоскует его сердце по зеленому раздолью, по глуховатому шуму ветвей, просится из теплых обжитых комнат на вольный воздух…