Юрий Яковлев - Письмо с вулканического острова

Старая женщина тоже остановилась и спокойными глазами посмотрела на «подкидыша». Она не удивилась и не обрадовалась, будто ей было безразлично, шагать ли семь километров по темной, завьюженной степи или ехать в вагоне.

Подножка была высокая, и старая женщина с трудом поднялась на площадку. Она перевела дух, провела ладонью по усталому лицу и сказала:

— Спасибо!

Это было ее первое слово. Трамвай услышал ее голос и обрадовался, как будто ему сейчас недоставало именно этого слова, чтобы пробиться сквозь снег и тьму. И еще он почувствовал, что ему не стыдно будет перед своим другом.

А вагоновожатый спал.

Сейчас вагон едет обратно. Один, без пассажиров, без кондукторши Варвары. Иногда он бьет в колокол, и тогда педаль тихонько толкает большой стоптанный валенок спящего вагоновожатого. Иногда он поет. Вы слыхали, как поют трамваи? На поворотах у них песня одна, на прямой дороге — другая. Это поют колеса, а подпевают им рельсы, длинные, как струны.

Вот уже проехали второй пост. Хорошо, когда все вокруг колышется, движется, бушует, а под колесами прочные рельсы.

«Крепись, старина, — сам себе поет трамвай, — сегодня у тебя день самостоятельности: вагоновожатый спит, а Варвара ушла. Ну и что из этого? Обойдусь без Варвары. Стану трамваем без кондуктора. Теперь все передовые трамваи работают без кондуктора. Правда, трамваев без вагоновожатого пока нет».

Трамвай пел. Он был очень доволен, что выручил своего друга.

Они всегда приходят на помощь друг другу, и, если одному из них трудно, другой говорит:

— Давай подсоблю.

И, может быть, трамвай бежит потому, что бьется сердце вагоновожатого, а вагоновожатый ходит по земле потому, что вертятся колеса трамвая. А что будет, если разлучить их?

Трамвай замедлил ход, и его слабые огни стали внимательно всматриваться в степь, раздвигая белые кружевные занавеси метели. Где это было? Здесь или немного подальше? Зашипели тормоза: кажется, здесь…

Да, да, много лет назад фашистский самолет нагнал его в степи именно здесь. А трамвай был переполнен пассажирами. Он вез людей в город: кого на работу, кого на войну… Вообще-то ни в каких правилах не сказано, что мирный трамвай должен принимать бой. У него нет ни пушки, ни пулемета. Скорее всего, трамвай должен остановиться и высадить пассажиров. А может быть, сойти с рельсов и бежать без оглядки.

Трамвай растерялся. И тут он почувствовал твердую руку вагоновожатого.

«Бежать? Этого еще недоставало!»

«Но что мы можем еще сделать?»

«Будем воевать! Только слушайся меня! Не хнычь и четко выполняй все приказы!»

Вагоновожатый ударил по педали, и трамвайный звонок зазвучал, как сигнал боевой тревоги.

Вагоновожатый пришпорил трамвай — повернул рычаг контроллера. И маленький «подкидыш» — он был тогда молодым — прибавил ходу. Он мчался так, как будто у него за спиной выросли крылья.

Неужели трамвай уйдет от самолета?

Фашистский самолет опускался все ниже, чтобы было удобнее целиться и стрелять. Его тень уже скользнула по рельсам. Что ты делаешь, трамвай? Сейчас от тебя ничего не останется!

Но теперь трамвай знал, что ему делать. Рука вожатого резко нажала на тормоз. Пассажиры попадали друг на друга, а трамвай неожиданно помчался… назад.

Фашистский самолет проскочил мимо. Он не смог так резко затормозить. Его пули беспорядочно затанцевали по шпалам далеко впереди трамвая.

Но поединок не кончился. Неудача только подогрела фашиста. И он, сделав круг, пошел на второй заход. Для верности он опустился еще ниже. Теперь пассажиры видели кресты на его крыльях и дуло пулемета, которое торчало впереди, как железный клюв. Самолет мчался в атаку, а трамвай стоял на месте как вкопанный.

Нужно признаться, что трамвай трясло от страха.

«Что же мы не едем? Сейчас фашист…»

«Стой и не шевелись! Ясно?»

Трамвай не понимал замысла вагоновожатого. Но он доверился ему. А пассажиры доверились трамваю.

Нужно обладать большим хладнокровием, чтобы устоять на месте, когда на тебя надвигается смерть. Трамвай до боли сжал тормоза. А пассажиры затаили дыхание. Фашистский самолет с ревом пронесся мимо. Он снова ошибся.

Самолет метался по всему маршруту от заставы до Соцгородка. Он разворачивался над трамвайным кольцом, на конечных остановках. Казалось, что в небе у него появились невидимые рельсы, такие же, как у «подкидыша» на земле.

Когда фашистский самолет снова лег на боевой курс, трамвай спросил у вожатого: