Иван Василенко - Артемка

- Постой, - уперся я. - Успеем к командиру. Говори толком, что сотворим.

- Как - что? Мы с Трубой поступим в эту самую «Комедию» и будем тебе сведения передавать.

- Чего-о? - Труба так повернулся, что под ним зарычали пружины. - К дьяволу в зубы?

- А что с нами случится! Мы их обдурим! Ого, еще как!

В тот же вечер все было обсуждено и решено. Требовалось лишь согласие Трубы. Он долго думал, сопел, кряхтел, но потом сунул свой поварской колпак под диван и с отчаянием сказал:

- Пропадать так пропадать!.. Мы сейчас же отправились к командиру. Последние минуты мы провели в нашей картонной комнате, при свете коптилки, в задушевном разговоре. С нами была и Таня, разрешившая себе по такому важному случаю отлучиться на часок от раненых. Потонув в кресле, она неотрывно смотрела оттуда на Артемку испуганными глазами.

- Ты не боишься? - шепнула она.

- А ты не боялась, когда шла тогда открывать партизанам двери? - в свою очередь спросил Артемка.

- Боялась, - откровенно призналась Таня. - Даже ноги дрожали.

- А все ж таки пошла?

- Пошла, конечно.

- Ну и я пойду.

Таня вздохнула.

- Хоть бы уж скорей побили их всех!

- Когда белых побьют, Совнарком декрет специальный издаст, - неожиданно вмешался в разговор Труба: - все театры строить только из мрамора, а антрепренерам - по шее. Я знаю.

- Верно! - поддержал Артемка.

Почему-то всем нам стало весело. Перебивая друг друга, мы заговорили все вместе, и все, даже Труба, беспричинно смеялись.

Пришел командир. Застав нас в отличном настроении, он и сам повеселел.

- Эх, - сказал он, запросто усаживаясь между нами и обнимая Артемку за плечи, - так и не удалось нам потолковать, вспомнить старое. Никогда в жизни чай не был такой вкусный, как тогда, в твоей будке.

Артемку и Трубу мы провожали за террикон. По дороге командир рассказывал о своей подпольной работе, о том, как шел он на штурм Зимнего, как встретился в Смольном с Лениным и как Владимир Ильич пожурил его, что он, раненый, пришел охранять дворец.

Мы слушали притихшие, присмиревшие. У оврага все остановились.

- Скоро в Москве откроется Съезд союзов рабочей молодежи, - сказал командир. - Надо и нам создать тут свою молодежную организацию. Вот сколько уже вас. Да какие! Гляди, и делегата пошлем на съезд. А что? Пошле-ем!

Стали прощаться. Таня поколебалась и, вскинув Артемке на плечи руки, поцеловала его.

Когда очередь пожать Артемке руку дошла до меня, он вынул из-под рубашки что-то завернутое в тряпочку и протянул мне.

- Спрячь, - сказал он тихонько, - а то как бы беляки не отобрали.

Мы расстались. Была луна, и я еще долго видел две фигуры, шагающие вдоль оврага.

Я вернулся в нашу бумажную комнату, зажег коптилку и развернул тряпочку: в ней лежали часы с искристым циферблатом, маленький бумажник из мягкой желтой кожи и золотистая парча.

Сверток я зарыл в землю, под сценой.

Вот что я потом узнал.

До рассвета Артемке с Трубой удавалось избегать всяких встреч, по утром, когда вдали показался серый, мрачный корпус Крепточевского литейного завода, из-за куста сначала высунулась сонная физиономия, а потом заблестел погон.

- Ох!.. - тихонько вырвалось у Трубы. Но тут же лицо его приняло умильно-радостное выражение. Он истово перекрестился и с облегчением сказал: - Слава тебе, царица небесная: свои!

- Свои и есть! - подхватил Артемка. - А я что говорил?

- Ты, конечно, говорил, да все как-то сомнительно было. Ну, слава тебе, господи!..

Офицер прищурился:

- Кто такие?

- Актеры мы, господин подпоручик, - снимая кепку и кланяясь, сказал Труба. - Из Харькова в Енакиево пробирались, да под Щербиновкой на красных напоролись. Еле ноги унесли.

- Документы есть?

- Какие документы! Слава господу, душа в теле осталась. Вот только и удалось спрятать. - Труба засунул два пальца в прореху между подкладкой и верхом пиджака и вытащил вчетверо сложенный листок бумаги.

- «Подсвичення», - прочитал офицер и с любопытством спросил: - Что такое «подсвичення»?

- Удостоверение. По-украински это, господин подпоручик.

- А-а… - сказал офицер. Он покосился на кусты: - Пономарев!

Из кустов вылез казак.

- Отведи этих шерамыжников к поручику Потяжкину. Скажи, подпоручик Иголкин прислал. - Он что-то пошептал казаку и опять повернулся к Трубе: - Вы что ж, в балаганах представляете?

- Да уж, конечно, не в императорских театрах, - вздохнул Труба. - Где придется. И на улице случалось. - Он вобрал в себя воздух и загрохотал в самое ухо офицера: