Майя Фролова - Всего лишь барбос! [Рассказы]

— Айда назад, — приподнявшись на локте и взглянув на реку, тревожно сказал Петька. — В воде теплее, хоть ветрище не дует.

— Не, — мотнул головой Юрка и насыпал на себя ещё больше песку. Из песка у него торчали только пальцы ног, голова и руки, да там, где был пуп, шевелилась круглая ямка. — Вы плывите, а потом пришлёте за мной лодку.

Элька молча встала, поёжилась и пошла к воде.

— Ты чего это, Козёл? — накинулся Петька. — Сами Эльку испытываем, а ты схлюздил. Ну и сиди здесь всю ночь!

Юрка нехотя поднялся и пошёл за Петькой к реке.

Течение упорно разъединяло их и сносило всё вниз и вниз, далеко от того места, где они раздевались. И тот берег был ох как далеко.

— Э-э-эй! — разнеслось вдруг над водой. — Э-эль-ка-а!

— Шурка! — Козёл радостно разинул рот, и река тут же плеснула в него воды. Юрка поперхнулся, закашлялся.

Петька, подскакивая над водой, чтобы его было лучше видно, попеременке махал то одной, то другой рукой.

Только Элька не знала, радоваться ей или не надо. Может, Шурка приплыл спасать своих тимуровцев, а вовсе не её. Но лодка направилась к ней первой, и Шурка протянул руку:

— Давай, Элька!

…Лодка ткнулась в берег совсем недалеко от посёлка. Хлестал дождь, а до одежды было километра два. В мокрых трусах, покрытые гусиной кожей, бежали они по берегу.

Леся, Томка и Лариса, подложив под себя одежду, чтобы она не промокла, сидели под деревом у погасшего костра и ревели. Они не знали, бежать ли им в посёлок и звать на помощь или сидеть и ждать, потому что Шурка всё это дело велел держать в строгой тайне.

— Что нюни распустили? — ещё издали весело крикнул Шурка.

За ним показались клацающие зубами, пёстрые от грязи Юрка и Петька.

— А где Элька? — в один голос закричали Леся, Томка и Лариса.

— Да вон, отстала, — сказал Шурка. — Скорее, Элька, сюда, испытание закончилось!

— Ур-ра-а! — пискливо закричали девчонки и кубарем скатились с обрыва навстречу Эльке, которая в нерешительности остановилась на берегу.

Дон! Дон! Дон! Стучали капли по перевёрнутому корыту. Ночью лёг на крыши иней, а теперь оттаивал на солнце, и капли, собираясь на краю, обрывались вниз. Дон! Дон! Дон!..

Люди молча стояли на тротуаре, опоясав улицу, и этот звук — дон! дон! дон! — казалось, один жил над ними.

По мостовой шли евреи из гетто, тоже молча и очень медленно, будто хотели удержать бег времени. Их не подгоняли. Полицаи шли ленивой походкой, держа руки на автоматах. Один впереди, несколько по бокам, один сзади.

Дон! Дон! Дон!

Люди на тротуарах кутались в платки и пальто, наспех наброшенные на плечи. Жители окрестных домов, поляки, украинцы, не впервые провожали такое шествие. Было только непонятно, почему эту партию так долго мучили за колючей проволокой, не расстреляли сразу, как других.

Пани Стефа держала руки под платком, возле самого горла, будто хотела удержать сердце, которое рвалось из груди, выгоняло частыми толчками слёзы на глаза. А плакать было нельзя — не вильно, а то если увидит полицай…

Пани Стефа ещё издали заметила высокую красивую женщину с длинными чёрными волосами и большими блестящими глазами, похожими на те, что пани Стефа видела на старинных иконах в костёле. На плечи женщины была наброшена шаль с большими цветами, а под шалью, на руках, она держала ребёнка, закутанного в одеяльце. И была похожа эта женщина, может быть из-за шали, не на еврейку, а на цыганку. Глаза женщины с беспокойством перебегали по лицам стоящих на тротуаре людей и вдруг заглянули в глаза пани Стефы, да так, что у неё на мгновение остановилось сердце. А женщина, качнувшись в сторону пани Стефы, распахнула шаль и бросила ребёнка. Ещё даже не сообразив, в чём дело, пани Стефа схватила свёрток и спрятала под платком. Её сестра, пани Мися, стоявшая рядом, накрыла пани Стефу своим пальто.

Высокая женщина медленно уходила вместе с толпой дальше, сложив руки под шалью, будто там ещё лежал ребёнок, и ни разу не оглянулась.

Ребёнок шевельнулся, открыл глаза, такие же чёрные и большие, как у матери, увидел чужое лицо, захныкал. У пани Стефы никогда не было детей, но она инстинктивно стала расстёгивать кофточку, прижала холодное личико девочки к тёплой груди. Полицаи прошли мимо…

Пани Стефа попятилась, выбралась из толпы и пошла к своему дому, возле которого всё так же лежало корыто и по нему барабанила капель.