Лидия Либединская - Воробьевы горы

– Иди встречай гостей!

Шушка мчался по комнатам. Вот наконец полутемная передняя. Вокруг Тани хлопотали Вера Артамоновна и мадам Прево. Они раскутывали ее, снимали пушистые деревенские валенки, приглаживали растрепавшиеся под платками золотистые волосы.

Выросла-то как, голубушка… А красавица, вся в матушку, – прослезившись от радости, приговаривала Вера Артамоновна.

Шушка бежал, раскинув руки, с разбегу налетел на девочку, крепко обнял ее и стал прижиматься губами, носом, лбом к ее холодной, шершавой щеке. Потом выпустил из объятий, отступил на шаг: и правда, выросла-то как! Захочет ли она теперь играть с ним?

– Танхен болела у нас, – говорила Наталья Петровна, обнимая Луизу Ивановну и поправляя рукой темные вьющиеся волосы. – Вот и вытянулась…

Таня и впрямь похудела и побледнела. Глаза увеличились, ноги стали длинные, плечи по-мальчишески угловатые. Подпрыгнув, она положила руки на плечи Шушке и весело покружила по темной передней.

– Ко мне, ко мне, – приговаривала Луиза Ивановна, радуясь приезду неожиданной гостьи.

– Мы к вам ненадолго, – сказала Наталья Петровна. – Танечку к вам, а сама у княгини Марии Алексеевны остановлюсь.

Они прошли на половину Луизы Ивановны, где для приезжих срочно готовили комнату, застилали чистое белье, взбивали подушки, вносили корзины и корзиночки, баулы и саквояжи.

Шушка смотрел на всю эту суету и не верил своему счастью: кончилось одиночество!

Наталья Петровна Кучина приходилась племянницей Луизе Ивановне. Но по возрасту они больше походили на сестер. В нелегкие времена свела их судьба, а дружба, завязавшаяся в дни невзгод, куда прочнее праздничного знакомства.

Шел трудный 1812 год. Наполеон захватил Россию, горела Москва. Луиза Ивановна с новорожденным Шушкой приехала в имение Новоселье, Тверской губернии, Корчевского уезда, принадлежавшее Петру Алексеевичу Яковлеву, брату Ивана Алексеевича и отцу Натальи Петровны. Наталья Петровна с готовностью отдала Шушке оставшееся после Тани приданое, и не беда, что на рубашечках, чепчиках, капотцах были розовые ленты и даже коляска была розовая – Шушку это ничуть не смущало; обряженный в девчоночьи наряды, он чувствовал себя превосходно. Наталья Петровна и Луизе Ивановне щедро дарила свои платья, благо роста они были одинакового.

А четырехлетней Тане все это не нравилось. Она ревновала мать к нежданным гостям. Однажды, пробравшись в комнату, где Шушка спал, раскинувшись поперек высокой кровати, Таня схватила его за ногу и хотела сдернуть на пол, но в этот момент в комнату вошла Луиза Ивановна. Ее испуганный возглас остановил девочку.

Наталья Петровна долго и назидательно рассказывала Тане о том, что Луиза Ивановна и Шушка бежали из Москвы, где французы сожгли их дом и все отняли у маленького братца, а его самого чуть не убили – искали, не спрятаны ли в пеленках деньги и драгоценности…

Таня уткнулась головой в колени матери, всхлипыванья становились все тише и реже. Плохо понимая, что говорит мать о проклятых басурманах, разоривших русскую землю, девочка чувствовала, как добрая жалость заполняет все ее существо. Чтобы загладить вину перед маленьким братцем, Таня быстро поднялась, побежала в детскую и, сложив в подол широкого, с оборками платья любимые игрушки, принесла их Шушке. Здесь был черный бархатный негр с каракулевыми волосами – Таня назвала его Вафрик, потому что отец сказал, что негры живут только в Африке, – заяц с красивым и загадочным именем Маргарита и даже большой бубенчик от конской сбруи; его подарил Тане кучер. Впрочем, Шушка только на бубенчик и обратил внимание, его веселый звон радовал мальчика, и он смешно размахивал ручками, пытаясь схватить бубенчик. Вафрика и Маргариту Таня унесла обратно в детскую…

А потом, когда Шушка произнес первые немудреные словечки и сделал первые шаги, Таня вместе с няней Верой Артамоновной осторожно водила его за руки, и он косолапо переступал неверными ножками в тупоносых белых башмаках. Так началась эта детская дружба.

Шушка в нетерпении ходил по темному коридору, слушая, как поскрипывают под его ногами крашеные половицы, и поглядывая на запертую дверь, откуда доносились возбужденные голоса, смех. Там переодевались, принаряжались, – Шушку туда не пускали. Вот дверь открылась, запахло духами, мылом, Вера Артамоновна пронесла большой фарфоровый кувшин с теплой, чуть дымящейся водой. Она едва не сбила Шушку с ног.