Лидия Либединская - Воробьевы горы

Он встал и прошелся по комнате. Желтый шкаф карельской березы, книги, три плетеных стула, парусиновые шторки на окнах – вот и все нехитрое убранство комнаты. Но Саша любит ее. Здесь можно укрыться от брюзжания отца и докучливых наставлений матери. Здесь можно спокойно читать и писать, тут его книги, его бумаги, его мир, наполненный раздумьями и мечтами, грустными и радостными…

Вчера Иван Евдокимович передал ему затертую тетрадь, исписанную неровным, неразборчивым почерком. Запрещенные цензурой стихи Пушкина.

С тех пор стихи не давали покоя. Саша без конца твердил их, читал вслух. Чем бы ни занимался, о чем бы ни думал, стихи продолжали звенеть в его душе.

Иван Евдокимович дал Саше тетрадь под строжайшим секретом и только на один день. На ночь Саша спрятал ее под подушку – говорят, это помогает запомнить стихи на всю жизнь…

Наконец-то… Ну конечно, это он! Громкое шарканье – Иван Евдокимович снимает калоши. Хриплый кашель – разматывает шарф. Тяжелые, спотыкающиеся шаги – поднимается по лестнице.

Саша открыл дверь в тот момент, когда Иван Евдокимович хотел постучать. Высокий, небрежно одетый, в смятых, несвежих воротничках, с длинными, до плеч, прямыми космами волос, он стоял перед Сашей, красный с мороза, и потирал крупные шершавые руки.

– Я, кажется, опоздал, – проговорил он, сильно окая. – Прошу прощенья…

– Здравствуйте, Иван Евдокимович, я так ждал вас сегодня! – отвечая на приветствие, воскликнул Саша. – Будем заниматься в маленьком кабинете, туда папенька не придет.

Они быстро прошли в маленькую комнатку, где стояли электрическая и пневматическая машины, земной и небесный глобусы, а на стенах висели географические и исторические карты: физическая карта полушарий, карта древней Греции, политическая карта Европы…

– Иван Евдокимович, я велел вам кислого квасу приготовить, – сказал Саша, указывая на запотевший стеклянный кувшин.

Иван Евдокимович ласково улыбнулся и провел рукой по всклокоченной бороде и усам.

– Спасибо, мой юный друг, – говорил он, усаживаясь за маленький желтый столик, весь изрезанный и исчерченный перочинным ножом. – Есть у меня такая слабость – запивать гекзаметры кислым квасом…

Иван Евдокимович Протопопов уже второй год учил Сашу русскому языку, истории, географии, арифметике. Первое время он приходил в отчаяние от невнимательности и рассеянности своего ученика. Но вот однажды – учитель и ученик хорошо запомнили этот день – Иван Евдокимович, вместо того чтобы читать урок по учебнику, стал рассказывать его своими словами. Они проходили тогда историю древнего Рима. Иван Евдокимович рассказал Саше легенду о Ромуле и Реме, о волчице, вскормившей мальчиков. Он говорил спокойно, неторопливо, с будничными подробностями, словно произошло все это на днях, в какой-нибудь соседней губернии и он, Иван Евдокимович, был этому свидетель.

Саша слушал, и ему казалось, что деревянное корытце с новорожденными близнецами Ромулом и Ремом плыло не по Тибру, а среди живописных берегов Москвы-реки. И луг, с которого схлынули волны разлившейся реки и куда вынесло корытце, находится где-то возле Васильевского. И волков в Васильевском было много, а уж дятлы, которые приносили Ромулу и Рему пищу и охраняли их от всяческих бед, жили в Васильевских лесах чуть ли не на каждом дереве.

Мальчик слушал увлекательный рассказ о жизни младенцев в пещере, а потом в соломенной хижине, среди пастухов, и его обычно сонное и даже немного туповатое лицо стало вдруг живым, озорные огоньки загорелись в глазах.

С тех пор Сашу точно подменили. Уроки больше походили на беседы, и учитель обнаружил в своем ученике недюжинный ум, веселый и едкий юмор, благородную, устремленную к свободе душу.

– А помните, Иван Евдокимович, – сказал Саша, взглянув на иероглифы, вырезанные на крышке стола, – как вы считали меня тупицей и думали, что ничему не сможете научить… – Он засмеялся.

– Да, признаться, мне было совестно получать деньги по билетам от вашего батюшки за уроки, – хрипло откашливаясь и тоже посмеиваясь в усы, сказал Иван Евдокимович.

– А мне казалось, что мучительнее уроков не бывает ничего на свете!

Вместо скучных диктантов Иван Евдокимович задавал Саше сочинения на вольные или исторические темы, литературные обзоры и разборы, критические исследования. Саша, подсмеиваясь над собой, вспоминал тот бесконечно далекий день, когда ему впервые пришла в голову мысль написать книгу. Сколько он тогда испортил бумаги и поломал гусиных перьев! Теперь слова стали легкими, страстная мысль, бившаяся в сердце, послушно ложилась на бумагу и, не теряя внутреннего жара, становилась осязаемой и конкретной.