Евгений Морозов - Как росли мальчишки

Лёнькина мать смеялась по этому поводу:

— Ну и выкрутился!

И притворно сожалела:

— Почему же Портянкину не дали за племяша медаль?

Когда Жорки не стало, наша тройка откололась от дяди Лёшиного выводка. С Лялякиным хорошо, но одним лучше. Мы брали плетёные корзины и уходили самостоятельной ватагой куда хотели, куда звали глаза. Летний лес, что дом, укрывал от дождя, от жары. И никакие ветры сквозь него не просачивались, разве только расчёсывали деревьям вершины.

А под стволами толпились тени. Или солнечные пятна. И всё это чередовалось, и потому в лесу не было скучно. Иногда деревья расступались, обнимая полянку, красную от земляники. Она уже переспела и приелась. Иногда среди толпы вязов и берёз попадалась смуглая черёмуха. Она тоже уже осыпалась. Но черёмуху не обойдёшь…

Через несколько минут мы уже качались вместе с её вершиной, сдаивая тёмные, как осетровая икра, ягоды. Они лопались в руках, и руки становились чёрными. И рты становились чёрными. И лица. И не отмывались.

Потом, шурша непослушными языками по нёбу, мы ругали черёмуху за то, что она такая вязкая. Старались её заесть малиной. Той в нашем лесу целые плантации, хотя её и вырубали, прорежая лес. Но малинник живуч. И не боится тени. Да и солнышко ему не помеха.

А чтобы мы не уходили далеко, матери нас пугали медведями и волками. Но мы их ни разу не видели и потому не боялись. Да и бабушка моя как-то сказала, что последнего медведя застрелил барин. Ещё в девятисотом.

Бабушка знала многое: например, о том, что двухэтажная кирпичная школа — бывший дом барина. И ей лет двести. Но школа как новенькая. Видно, раньше здорово умели строить дома. Ещё бабушка говорила, что нашему лесу нет ни конца ни края. И мы в этом не однажды убеждались.

…В то утро над лесом сбрасывали парашютистов. Транспортный самолёт сорил их цепью белых ромашек, поначалу малюсеньких, едва видимых. Потом ромашки росли. Их было одиннадцать. И ветер разогнал их по голубому небу.

А под вечер по посёлку у нас ходили Максимыч и какой-то военный и просили жителей помочь в розыске одного из этих парашютистов. Он не вернулся после приземления. Искать пошли немногие — кто был дома: это Колькина мать и другие женщины, с ними были Портянкин, Максимыч. Даже моя бабушка взяла посошок и потихоньку заковыляла в лес.

Портянкин, как всегда, никому не верил — ворчал дорогой:

— Парашютист сбежал… а ево искать — терять время…

— Нехорошо судить о человеке, не знаючи, — упрекала бабушка.

Как же могли отстать от взрослых мы — наша тройка. И Колька сказал:

— Без нас не найдут…

И велел собираться.

Ну, а что собираться? Я набил карманы брюк сырой картошкой, огурцами — поесть, если застанет ночь. Разыскал за печкой гребешковые спички, зажигалку и свою старенькую рогатку. Лёнька прихватил из дому корзину, будто бы ушёл за ягодами. А в неё положил подсолнечного жмыху. Его мать держала свинью и кормила этим жмыхом — ждала, пока та накопит мяса. Мы тоже любили жмых не хуже свиньи. Он вкусный, хотя и цветом неприятный — серый. А Грач взял с собой котелок для воды. И картошку. И, конечно, саблю — настоящую, только с отломленным концом. У самой рукоятки на ней — двуглавый орёл. Эту саблю мы нашли на свалке.

Перед уходом в лес пришлось зайти к Портянкиным. Зачерпнули из колодца воды, стянули заодно комовой соли, которую лесничий давал лизать коровам и лошади.

Соль в сорок третьем ценилась дорого, почти как хлеб. У наших матерей она имелась не всегда.

Поначалу было хорошо идти — лес знакомый, исхоженный не однажды. Тут где-то на зелёных клёнах мы ели по весне кашку. В стороне острыми камышами мелькнуло утиное болото и знакомая берёза.

И Лёнька довольно усмехнулся:

— Нет соколихи!

А тут в ложбинке мы собирали сморчки.

Ведущим, как всегда, был Грач. Босые ноги Кольки топтали тропу уверенно. Я тоже был босиком, только Лёнька в сандалиях. Первый привал сделали в знакомом малиннике. Посидели на траве среди колючих кустов. Поели жмыха и попили воды со сладкой лесной малиной. Нарвали ягод в дорогу и ему, тому парашютисту, насыпав их прямо в котелок. Это было выгодно: вода перестала плескаться. А что мы пропавшего найдём, почему-то все трое были уверены.

— Тут, над этим местом их примерно бросали, — сказал Колька. — Надо начинать смотреть.

Я возразил, что ветер отнёс парашютистов в сторону — в сосновый лес.

Но мы всё равно пошли потихоньку, глазея по кустам.

Где-то далеко в лесу аукали поселковые — тоже искали. Лёнька, светясь веснушчатым лицом, мечтал: