Жиль Пари - Я хотел убить небо [Автобиография Кабачка]

Симон дрожал от волнения, он стоял у стола и с изумлением смотрел на свой разжатый кулак, из которого как будто улетучилась вся злость, и глаза больше не сверкали молниями.

– Прости, Кабачок. Я не нарочно.

И он сел на кровать Ахмеда, и я тоже.

– Ну у тебя и удар, как у боксёра! – Я ощупывал живот, который всё ещё болел.

– Правда?

– Ага.

И мы сидели так вдвоём на кровати Ахмеда довольно долго и просто смотрели в пустоту.

– Реймон хочет нас усыновить – меня и Камиллу, – сказал я тихим голосом, как будто бы не хотел, чтобы меня услышали.

– И вы уедете?

– Да.

– Когда?

– Не знаю. Может быть, после благотворительной ярмарки. Всё зависит от судьи.

– И давно ты об этом знаешь?

– С тех пор как Реймон возил нас на море.

– Честно?

– Честно.

– А раньше даже не подозревал?

– Ну, иногда мне казалось, что Реймон на меня как-то странно смотрит. Почти так же, как на Виктора. Но я и не думал, что он попросит нас переехать к ним домой…

– Значит, и ты тоже нас бросаешь?

– Нет, Симон. Мы будем часто видеться. Реймон мне обещал.

– Это будет уже не то.

– Нет, ничего не изменится, мы останемся друзьями, как и раньше.

– Нет, Кабачок. Ты больше не будешь здесь ночевать и перейдёшь в другую школу, и мы не будем видеться целыми днями, и скоро ты нас забудешь точно так же, как этот придурок Жужуб. Но он-то пускай катится вместе со своими нашпигованными баблом родителями. Но тебе я желаю настоящей райской жизни, хотя мне, конечно, страшно завидно. Заживёшь наконец по-человечески подальше от этой тюряги. Когда ты поселишься у Реймона, на нас будешь смотреть уже совсем другими глазами. Мы тут как дикие цветы, которые никто не хочет срывать. Людям нравится усыновлять малышей, а детей вроде нас, подросших, никто уже не хочет. Мы для них староваты.

– Зачем ты так говоришь? Я же не флюгер на школьной крыше, который поворачивается туда, куда ветер дует. Скоро будет год, как я здесь, и до «Фонтанов» я почти ничего в жизни не знал. У меня были товарищи вроде Грегори и Марселя, но они не были мне настоящими друзьями. Я думал, что жизнь – это примерно как телевизор: смотришь на экран, а она протекает там, за стеклом. Я совсем ничего не понимал. И потом, меня ведь усыновляют в десять лет, значит, ты не прав, когда говоришь, что подросшие дети никому не нужны. И тебе тоже ещё повезёт!

– Нет, мне уже никогда не повезёт. Разница между нами – в том, что тебе крупно повезло: ты видишь жизнь разноцветной, а у меня она чёрно-белая, и мне никогда не везло. Мои родители принимали наркотики и даже толком не помнили о том, что я у них есть. Оба умерли из-за того, что передознулись. Я был тогда дома, и это не самое весёлое зрелище.

– Что значит «передознулись»?

– Это значит приняли так много наркотиков, что это их убило.

– Ого. Знаешь, Симон, лично я очень рад, что ты у меня есть, и я тебя очень люблю.

– Я тоже тебя люблю и не хочу, чтобы ты уезжал. Но ты ведь всё равно уедешь.

– Я не знаю, что сказать. Мне уже почти не хочется уезжать.

– Ну вот ещё! Ты больной? Оставаться в этой тюряге, когда снаружи тебя ждёт солнце? Никогда не слушай других, Кабачок! Ни меня, ни кого-нибудь ещё. Только своё сердце. А я уверен, что твоё сердце подсказывает тебе, что надо отсюда валить.

– Да, это правда.

Я взял его руку и прижался к ней щекой, как когда-то давно прижался к руке полицейского, который привёз меня в «Фонтаны».

Камилла уехала с мадам Пампино в суд.

Небо затянулось тучами, солнца не видно.

Я подумал, что Господу Богу сегодня так же грустно, как мне, и эта мысль меня немного приободрила.

Я не пошёл в школу, и никто меня за это не отругал.

Сегодня мне было не до того.

Рози приготовила чай с пирожными, которые прямо распирало от крема, но я на них едва взглянул. Как бы мне хотелось, чтобы стрелки на часах у Шарлотты бежали хоть немного быстрее и чтобы мне поскорее вернули Камиллу.

Я надеюсь, что судья сдержит обещание и защитит моего ангела от злой ведьмы.

Рози называет её стервой с тех пор, как прочитала письмо.

Это было письмо судье и мадам Пампино, в котором ведьма заявляла, что она против того, чтобы Реймон удочерил Камиллу.

Она писала, что детям небезопасно жить под одной крышей с полицейским и что это будет безответственно со стороны судей, если они позволят несовершеннолетним детям поселиться в доме у вдовца, который владеет оружием. Тем более что я тоже имел дело с револьвером, и она не желала подвергать свою племянницу такому риску.