Валентин Берестов - Меч в золотых ножнах

Ах, вот оно что! Началась самая главная, самая волнующая стадия курганных раскопок - расчистка погребения. Светлана молчит об этом, за нее говорят перчатки.

Раскопки кургана начинаешь, стоя в полный рост, а заканчиваешь, сидя на корточках и полулежа. Начинаешь, глядя вдаль. Заканчиваешь, уткнувшись в землю. Начинаешь широким взмахом лопаты. Заканчиваешь осторожными движениями кисточки и скальпеля.

Буквально с каждым шагом, с каждым этапом раскопок поле твоего зрения постепенно сужается.

Ты отрезаешь от насыпи, как от каравая, половину или четверть. Остальное тебя не должно интересовать. Все идет, как в игре «Тише едешь - дальше будешь». Копать приходится скорее не вглубь, а вширь. Копнешь на лопату или, как обычно говорят, на штык, а дальше углубляться не смей, пока на всей четверти или половине кургана не дойдешь до этого уровня. Теперь нужно как следует поскоблить лопатами получившуюся площадку: нет ли в песке каких-нибудь пятен, оттенков, линий? Выровнял, осмотрелся, можешь идти вглубь еще на штык.

Так, ступень за ступенью, добираешься, наконец, до поверхности древней почвы. Вот они, долгожданные пятна, линии и оттенки. На заглаженной лопатами и разметенной щетками площадке возникают очертания могильной ямы. Стоп! Бери в руки планшет и карандаш, попроси кого-нибудь стать у нивелира, черти разрез. А теперь начинай все сначала, раскапывай штык за штыком вторую половину кургана. И не забывай всякий раз втыкать в ту же самую точку железную шпильку, обозначающую центр. Где же даль, которая совсем недавно окружала тебя? Со всех сторон кучи отвала, земляные гребни, валы и пирамиды. Зато у твоих ног полностью очерченная погребальная камера (эх, если б не «грабительская дудка»!).

И опять все как будто бы начинается сначала. Снова кладешь компас, снова тянешь шпагат через центр вдоль и поперек могильной ямы. Снова берешь себе половину и начинаешь копать больше в ширину, чем в глубину: двадцать сантиметров - зачистка; двадцать сантиметров - опять зачистка. И вот уже ты ушел в могилу по колено, по грудь, по плечи, с головой, вот уже тебе нужна лестница, чтобы подыматься и спускаться, вот уже ты сыплешь землю в ведро, а рабочий, стоящий наверху, тянет его, как из колодца. И ты видишь, что выцветшее от зноя небо над твоей головой становится густым, глубоким и удивительно синим.

Ты работаешь все осторожнее. И в конце концов добираешься до первых признаков погребения. То ли это выпуклость черепа, то ли бусина, то ли край глиняного горшка. С этой минуты все меняется. Ты словно включаешься в какое-то электрическое поле. Щеки горят от волнения. Стоп! Тебе нельзя ничего трогать, пока не раскопана оставшаяся половина погребальной камеры. И ты забрасываешь землей свою находку, будто ничего не произошло. Иначе ты можешь ее случайно повредить или сдвинуть с места. Опять орудуй складным метром, снимай разрез, а теперь будь добр вылезти наверх и спокойно, штык за штыком, раскопай до уровня погребения оставшуюся часть ямы.

И вот железная шпилька, обозначающая центр, добралась почти до самого дна погребальной камеры. Еще раз натягивается шпагат, делящий яму пополам. Ты принимаешь позу, удобную для работы: встаешь на корточки или на колени, ложишься на бок или даже сворачиваешься калачиком. Начинается расчистка погребения.

Ты отмечен. Ты переступаешь незримую черту, за которой могут начаться чудеса. И это чувство чудесного не оставляет тебя и тогда, когда ты, отложив свои инструменты, присоединяешься к товарищам.

Машина везет нас в лагерь на четырехчасовой обеденный перерыв. Жарко. По лагерному такыру не торопясь шествует смерч, похожий на женщину в белом с воздетыми к небу руками. Он словно испугался нас, шарахнулся в сторону и рассыпался в кустах. Однажды смерч подошел к палатке нашей художницы и унес рисунки, которые та разложила на столе. Полная, уже немолодая женщина бежала рядом с пыльным вихрем, выхватывая из него листок за листком.

Как-то в очень жаркий день меня занесло на прогулку в пустыню. Я услышал за спиной у себя странный шелест и оглянулся. На краю пыльного такыра в безмолвии, в сонном покое рождался смерч. Я сел на такыр и начал наблюдать за этой картиной. Нижние темные струи вихря вращались против часовой стрелки, верхние, светлые, наоборот, по часовой стрелке. Смерч плясал на месте, а рядом с ним шатались и клонились к земле серые кусты. Все это происходило очень близко от меня, в каких-нибудь пятнадцати метрах. До меня же не доходило ни одного дуновения, воздух оставался жарким и неподвижным. Сделай я несколько шагов, и я вошел бы внутрь вихря. Но я совершенно изнемог, сидел и ждал, что будет. Шелест поднятых смерчем пылинок нарастал и постепенно превращался в бодрый освежающий звук, подобный шуму морского прибоя. Я слушал его с наслаждением. Пыльный столб поднимался все выше, вместе с ним поднималась и становилась глубже синева неба. Он уже отбрасывал низенькую полуденную тень. Вдруг смерч сделал несколько рывков в одну, потом в другую сторону и самым жалким образом рассыпался, будто его и не было.