Борис Раевский - Борька со Второй Лесной

Мастер вздергивает брови.

— Проверочка? Пожалуйста! Прошу! На Садовой есть и на Литейном.

Витька уходит. До Садовой далеко. До Литейного еще дальше. Можно, конечно, автобусом. Шестерка — прямо до Садовой. Но Витька не хочет. Автобусы полны. Еще в сутолоке притиснут портфель. Совсем доконают. Нет уж…

Витька идет пешком. Выходит на набережную Невы, через мост, на Невский. Шагает он долго. Но вот и Садовая.

В мастерской за барьером стоит мастер. Тоже заросший, тоже в серой куртке, тоже руки в пупырышках, как куриные лапы.

Витька опять осторожно разворачивает фланель.

— Будем снимать клей, повредим звуковые каналы, — говорит мастер. — Выбрось!

— А что-нибудь придумать нельзя? — умоляет Витька.

— Придумать? — мастер глядит в упор. — Можно! В самом деле, зачем выбрасывать? Лучше сдай в утиль! — Он хохочет, довольный своей шуткой.

У Витьки язык чешется. Сказануть бы этому остряку что-нибудь хлесткое, ядовитое. Но он сдерживается. Может быть, мастер все-таки попробует? Очень нужно…

— Нет! — Мастер склоняется к верстаку.

Витька уходит. Уже вечер. И ноги гудят от долгой ходьбы. Но он все-таки идет на Литейный. Понимает — это бессмысленно. Там, конечно, тоже скажут «в утиль», но все же идет.

Неужели он больше никогда не услышит отца? Никогда?! Он так привык к глуховатому, неторопливому, такому родному голосу. Никогда?!

Тащится он медленно, как старик. Наконец, находит мастерскую. Хорошо еще, хоть успел! Вот-вот она закроется.

__ Ты б еще бетоном залил, — хмуро говорит мастер.

Все. Финиш.

Опять шагает Витька по улице. Накрапывает дождь. В асфальте расплываются мутные пятна фонарей. Уже поздно. Мать, конечно, пришла с работы. Беспокоится, наверное. Жаль, перед уходом не сообразил оставить записку. Ну, да разве знал, что так замотается…

Народ уже схлынул с улиц. И автобусы не так забиты. Витька осторожно влезает в машину. Портфель он держит возле груди, как ребенка. Одной рукой держит, а второй защищает, чтобы не надавили.

Дома он вяло ест, быстро ложится спать. Он и в самом деле устал. Но, главное, мать не будет ставить пластинку. Побоится разбудить.

«Что же все-таки придумать? Надо же что-то придумать…»

Он вспоминает: на Невском однажды видел броскую рекламу. Ателье «Говорящее письмо». В витрине огромная, сверкающая лаком пластинка, наверно, побольше метра в диаметре. Как гигантская луна, только черная.

«Если вы хотите сохранить голос своего ребенка…»

«Вашему знакомому за тысячи километров приятно услышать вас…»

Витька ворочается в постели. Ну и что? Ну, есть такое ателье. Но ведь там записывают, а не чинят…

«Все-таки зайду», — решает он и засыпает.

Днем, после школы, он опять бережно укладывает пластинку в портфель и идет разыскивать это ателье. Спрашивает у милиционера, у прохожих.

И вот, наконец-то. Огромная черная луна на витрине.

Витька входит. Он не знает, к кому обратиться. К этому дядьке? Или к тому? Подходит к сухощавой седой женщине за столиком. Говорят женщины добрей.

— Да-а, — сочувственно тянет она, выслушав сбивчивый Витькин рассказ. — Но мы же, мальчик, только записываем…

Глядит на вмиг осунувшееся Витькино лицо.

— Чье письмо-то?

— Отца.

— А он где? На Севере? На Дальнем Востоке?

— Погиб он…

Женщина умолкает.

— Так, — наконец произносит она. — Так… Знаешь что? Зайди-ка тут, неподалеку, на Фонтанку. Там мастер Сергей Иванович. Запомнил? Сергей Иванович. Пусть хоть как-нибудь… Чтоб только один раз прокрутить. А мы здесь— перезапишем. Понял?

Витька кивает. На душе у него становится чуть полегче. И тут только он замечает: ух, как здесь красиво! Стены отделаны полированным деревом, блестящим и скользким, как лед. Все залито светом, хотя ламп не видать. Кресла какие-то чудные, низкие. И столики тоже, как в детсаде, только круглые и ножки растопыркой. Все это напоминает Витьке кадр из какого-то заграничного фильма.

А вот и сама студия! Дверь в нее приоткрыта. Ну и дверь! Витька думал, такие бывают только в подвалах банка, где хранится золото, или бомбоубежищах. Толстенная!

Из одной такой можно пять сделать. Краешком глаза Витька заглядывает внутрь студии: стены обиты чем-то светлым, вроде клеенки, и почему-то все усеяны дырочками. Зачем? Непонятно. На столиках какие-то приборы, вроде микрофонов. Или это и есть микрофоны?

Витька вздыхает: надо идти…

Сергей Иванович оказался тощим и длинным, как гвоздь. Хмур и молчалив. Пожилой уже. Он курил и глухо, надсадно кашлял. Посмотрел на пластинку, присвистнул.